Я преодолел свои страхи, а вот она… она нет. Тут я ей не помощник. Она либо со мной, либо нет. И она, твою мать, мне задолжала. Годами взращивала во мне уважение к тому, кто его нихера не стоит! Взращивала в себе и во мне. Лепила, блять, по своему образу и подобию. Забив на все, даже на то, что я ее мужа до блевотины ненавидел.

Мой собственной семье двадцать четыре дня. И я от нее завишу. Но только не материально. Нет, твою мать. Эта зависимость гораздо крепче. Она у меня под кожей. В каждой клетке. Именно поэтому я здесь, а не в консервной банке. Ради себя и… ради них.

На стоянку за ее спиной заезжает “порш” Стаса. Через минуту он выходит из машины и галантно открывает заднюю пассажирскую дверь, помогая выбраться из машины бабушке. Сколько ее помню, она всегда ездила сзади. Эта привычка, ведь всю сознательную часть своей жизни она каталась с шофером.

— Доброе утречко, — остановившись рядом с нами, брат ежится от холода и топчет грязный асфальт кипельно белыми кроссовками.

— Здравствуй, Стас, — мать встряхивает свою сумку, делая глубокий вдох.

Поправив ладонью прическу, смотрит на бабулю и бормочет:

— Доброе утро.

— Здравствуй, Надя, — кивает та. — Ну что, все в сборе. Пора?

Придержав дверь для нее и матери, пропускаю их вперед.

В кабинете нотариуса душно, как в аду. Окно наглухо закрыто решеткой и не открывается. На щеках матери проступают красные пятна, бабушка сосредоточенно перелистывает страницы разложенных перед нами документов. Не парится только Стас, демонстративно глядя в потолок.

— Рекомендую внимательно ознакомиться с условиями перед подписанием, — суетливо намекает ему мой юрист.

Пухлый мужик с большой седеющей залысиной. Я его не по объявлению нашел, а через Баркова. Я теперь умею извиняться, правда по необходимости, но все же. Посылая всех вокруг в задницу далеко не уедешь, но это не значит, что Алёна Морозова станет мне другом. К счастью, от меня этого никто не додумается требовать.

Переведя на юриста глаза, Стас вкрадчиво объясняет:

— Я с ними уже четыре раза ознакомился. Даже пару пунктов добавил. Я вообще-то на юридическом учусь.

Хмыкаю.

— Как знаете, — бормочет тот.

Сжав ладонью напульсник на правом запястье, шевелю пальцами.

Бандаж снял еще неделю назад, но связки тянет иногда. Мать косится на мою руку, точнее, на мое обручальное кольцо. Она в курсе, что я женился, но комментарии оставила при себе. Это отлично, комментарии мне не нужны.

— Я готова, — объявляет бабуля. — Ручку, пожалуйста.

Это как сигнал к действию.

Выпрямляюсь, ловя ее серьезный взгляд на своем лице.

Отвечаю ей тем же.

Смотрю спокойно и неподвижно. Чтобы собрать их здесь сегодня, мне пришлось уверить прежде всего себя. Уверить в том, что я это потяну.

Меня гонит вперед злость.

Это борьба за выживание и мой оскал в сторону того, кто решил, что может перекрыть мне кислород. Но, когда мы выйдем отсюда, дряхлеющий Король поймет — я, блять, умнее.

Это “ход конем”. Гребаный “ход конем”.

Завод “Пегас” — наше “семейное” предприятие. Производит лакокрасочные материалы еще со времен моего деда по отцовской линии. Семейное предприятие, в котором на правах акционеров участвуют все, кому не лень в нашей семье, кроме двух человек. Моего отца, которому по должности не положено, и меня. То, что меня туда не пустили — еще один плевок, который я давным давно проглотил.

В последние два года завод прет вперед, заскочив со дна рейтинга сразу в двадцатку городских предприятий. Такой скачок объяснить не трудно, охеренный рывок совпал со вступлением моего отца в должность мэра. Это его кормушка. Это его бизнес. Его и его старшего брата, отца Стаса.

Но, когда мы выйдем из этой комнаты, я стану владельцем пятидесяти одного процента акций. Я стану владельцем бизнеса, который мой отец никогда не посмеет топить.

Молча слежу за тем, как бабушка ставит свои подписи. Стас делает то же самое, мать присоединяется спустя минуту.

Стас отдает мне свои двенадцать процентов. Свой пакет он получил от отца на восемнадцатилетие. Он отдает его мне в обмен на мою долю в уставном капитале музыкального кафе и доплату, которую обязуюсь выплатить ему в течение пяти лет. Наш с Барковым проект его зацепил. Он вгрызся в него. Я не видел Стаса обдолбанным уже недели три. Стас делает мне одолжение. Делает невменяемую глупость. Его родители будут бешеные, когда узнают, но я попросил, и он согласился.

Девять процентов отдаст мне мать, ну а тридцать…