– Сука!!! Тебе конец!

Я продолжаю отступать назад. Задыхаясь, делаю беспорядочные вдохи, хватаю воздух губами.

– Прости, - шепчу еле слышно.

Ее подружки смотрят на меня как на зверя. Одна из них подбегает к Алине, помогает ей подняться, вторая зачем-то включает камеру на телефоне и снимает, как та ревет и извергает проклятия на мою голову.

– Прости, - прошу еще раз, разворачиваюсь и даю деру.

Останавливаюсь только на входе в общежитие, втянув голову в плечи, проскальзываю мимо вахтера и бегом поднимаюсь на четвертый этаж.

Легкие горят огнем, тело сотрясает крупная дрожь. Я начинаю осознавать, что натворила. Мама всегда говорила, что моя несдержанность и топорная прямолинейность до добра не доведут.

Так и вышло. Я выплеснула на Алину все, что носила в себе последнее время. Разочарование, ревность и обиду на Греховцева, черт бы его побрал!

Что будет теперь? Меня отчислят с позором? Как я Раисе Николаевне и Герману Дмитриевичу в глаза посмотрю? Как домой вернусь?

Боже… какая я непутевая…

– Это правда, что о тебе говорят? – спрашивает ворвавшаяся в комнату Света.

На щеках румянец, в глазах азарт.

– Что говорят? – спрашиваю хрипло.

– Что ты побила какую-то фифу с третьего курса.

Зажмурившись, я болезненно морщусь. Мне конец.

– Правда, да?.. – чувствую, как прогибается матрас, - расскажешь, что случилось?

Закрываю лицо руками и отрицательно мотаю головой. Я не стану оправдываться, пусть отчисляют.

Надо позвонить маме и тете Рае.

В этот момент мой, зажатый в руке телефон, оживает. Номер неизвестный, но и так уже понятно, ничего хорошего мне этот звонок не принесет.

– Ответь, - шепчет Света, глядя на меня с сочувствием.

Я нажимаю на зеленую трубку и подношу телефон к уху.

– Спускайся. Живо! – орет голос Греховцева.

– Нет.

– Хочешь, чтобы я сам поднялся? Я могу, ты меня знаешь!

– Хорошо, сейчас выйду…

– Даю две минуты.

Обреченно вздохнув, поднимаюсь с кровати и, накинув куртку, молча выхожу из комнаты.

На улице уже стемнело. Над широким гранитным крыльцом, качаясь от ветра, тускло светит фонарь.

Кутаясь в собственные руки, я останавливаюсь на выходе и всматриваюсь в темноту в поисках черного Лексуса.

Справа, у въезда на стоянку, вдруг мигают фары, и я, преодолев три ступеньки, иду туда быстрым шагом.

Не знаю, что меня там ждет, скорее всего, Саша приехал с Алиной и сейчас заставит меня перед ней извиняться. Возможно, я извинюсь, но оправдываться точно ни перед кем не стану.

Подхожу ближе и вижу, что в машине он один. Положив голову на подголовник, наблюдает, как я приближаюсь.

Открыв дверь, сажусь рядом. В салоне тепло. Включен подогрев сидения, и в ноги дует теплый воздух. Пахнет, как всегда, кожей и Греховцевым. Вкусно.

Он не орет, я начинаю согреваться, по телу все равно волнами идет озноб.

– Рассказывай, - устало вздыхает он.

– Я не знаю, что тебе сказать. Наверняка Алина тебе уже все рассказала.

– Конечно. В красках. А подружки подтвердили.

– Меня отчислят? – рассматривая свои ногти, спрашиваю негромко.

Саша меняет положение тела. Подается вперед, кладет обе руки на руль и сжимает его до скрипа кожаной оплетки.

– Для начала я хочу выслушать твою версию.

– А что, не доверяешь своей девушке?

Повернувшись ко мне, он проходится взглядом по моим ногам, сцепленным в замок рукам, медленно, заставляя меня затаить дыхание, скользит по груди и, наконец, останавливается на лице.

– Доверяю. Мне не понятны твои мотивы. За что ты напала на нее?

– Напала?.. – переспрашиваю я, - она так сказала?

– Она и все ее свидетели, - он проговаривает это с усмешкой, и я непроизвольно копирую его мимику.

Он ей не верит?

– Рассказывай.

Я наполняю грудь воздухом и начинаю:

– Она догнала меня, когда я шла в общежитие после пар. Сказала, что знает, что мы не родственники.

– И?

Бросив на него быстрый взгляд, впиваюсь ногтями в кожу ладоней. Мне стыдно об этом говорить.

– Она сказала, что я вешаюсь на тебя…