— Да, конечно! Вам перезвонить потом?

— Мне ещё деньги нужно вам оставить, не сообразила вчера. Можно будет встретиться?

— На уход и реабилитацию? («И здесь Иван Алексеевич попал в точку!»)

— Ну да.

— Скажите, а вы можете появиться у меня примерно в двенадцать? Я один живу, никто не помешает.

— «Появиться»? — чувствовалось, что девушка усмехается. — Хорошо, появлюсь, но можно я буду не одна?

— В смысле с другой Лесной Сестрой? Конечно.

— Вы уже знаете, кто я такая? Хм, тогда тем более надо поговорить. Какой адрес?.. Значит, ровно в двенадцать. Не пугайтесь только, ладно?

* * *

Елена всё же позвонила ещё раз, и было слышно, как она, узнав, что состояние Ильи Васильевича стабильное и через день-два его собираются переводить в палату, с облегчением выдыхает и говорит кому-то в сторону: «Всё в порядке». Подтвердив, что будет ровно в двенадцать, юная фея отключилась, и хирург засуетился, пытаясь превратить свою холостяцкую квартиру в место, пригодное для приёма фей.

— Добрый день! — поздоровалась возникшая будто из воздуха девушка, по виду явно из Средней Азии. Рядом с ней появились Елена… и Маша, дочка Ильи Васильевича! Все трое были в зелёных шёлковых платьях и украшениях с зелёными же камнями, разве что Елена с Машей надели их сравнительно немного, а азиатка была вся в сверкании самоцветов.

— Добрый день… сёстры! — ошарашенно хватал ртом воздух Евгений Вячеславович.

— Вообще-то Лесная Сестра здесь только Лейла, — Лена представила старшую фею. — А мы с Машом пока ученицы.

— Ученицы? Елена, вы можете такое — и только ученица?! Что же тогда может…

— Лесная Сестра полного посвящения? — улыбнулась Лейла. — Появляться. А то, что может Лена — это её уникальный дар, он у каждой из нас свой. Я вот не могу удерживать, как она, зато очень хорошо чувствую настроение.

— Эмпат? — первое удивление у хирурга прошло, и он немного успокоился. — Маша, а ты разве тоже фея?

— Меня вчера только посвятили, — девочка смущённо опустила глаза.

— Да, Маша теперь ученица Лейлы, — приобняла её Лена.

— Тоже эмпатом будешь? — подмигнул Евгений Вячеславович.

— Слово «ученица» в данном случае следует понимать не буквально, — пояснила Лейла, и хирург отметил про себя, что девушка говорит по-русски свободно и без малейшего акцента. — Я только посвящала, а дружит Маша больше с Леной. Маш, расскажи про свой дар, не стесняйся!

— У меня сестра есть, — детский голос постоянно сбивался, но все слушали очень внимательно, не пытаясь поторопить. — А у неё это, ну… неврология, — Маша вспомнила слово. — Руки всё время такие судорожные, и ходит плохо. Когда я кладу ей руки на голову, у неё лучше получается, но я чувствую руками — оборвано что-то в голове. А сегодня даже увидела, где оборвано, хотела подтянуть. Не получилось, — вздохнула девочка. — Но я ещё попробую.

— Маша, ты что, видишь такие патологии? — не поверил потрясённый хирург.

— Скорее всего, не только видит, но и может исправлять, — подтвердила Лена. — Маш, на тебе же не было даже кольца, когда ты пыталась! Лейла, помнишь, что Лера рассказывала? Когда она была ученицей, ей для этого пришлось взять в другую руку медальон.

— А спинной мозг ты можешь так посмотреть? — решился Евгений Вячеславович. — Понимаете, — он обвёл взглядом всех трёх фей, — есть в нашем доме девочка одна, в аварию попала три года назад…

* * *

В эту ночь к ней вновь приходили светлые тени.

Как давно всё это было! В другой жизни, в другой вечности. Был тёплый ласковый мир, была мама, и была девочка, которую проносили через каждую ночь скользящие в синеве тени. «В ясном воздухе ночном говорят они о том, что за днями заблужденья наступает возрожденье, что волшебно наслажденье — наслажденье нежным сном…»[4] — вспомнилось ей.

Да, тогда возрождение приходило каждое утро, а теперь… «А теперь всё, что мне осталось, — это стихи», — она закрыла глаза и попыталась вспомнить сон — возрождающий сон, который покидал её на три с лишним года. — «Почему они так неожиданно вернулись? Почему я вновь сама — такой же розоватой тенью — скользила с ними в синеве?»

Видишь — светлые тени скользят в синеве,

Миро грёз разливая по сладкой траве?

И теплится вокруг розоватый уют —

То счастливые люди по ночи плывут! [5]

Быстро лёгшие на бумагу строки моментально стали мокрыми от слёз. Нет, это больше не про неё! Теперь её сны — нескончаемое звенящее осколками стекло и пепельный стон рвущегося металла, и все три последних года — словно один такой беспробудный сон, в который она свалилась в тот солнечный июньский день. Да, было солнечно, а она вот заснула и никак не проснётся. А кто-то тогда заснул и навечно…