— Так что? Сможешь? — повторила я свой вопрос, уже изнывая от затянувшегося ожидания.

— Это старшие символы ортанга. Наиболее древняя и почти утраченная часть изначального алфавита. Среди Высших остались единицы, способные прочитать эту надпись. Если, конечно, от старости в их головах что-то ещё сохранилось. Ты знала, что раз в два-три тысячелетия самые Древние из нас совершают омовение в Агатовых водах, что окружают древо священной бузины?

Понимая, что лучше не прерывать этот акт просвещения, я просто отрицательно качнула головой.

— Как думаешь, для чего?

— Чтобы помыться?

На мою неуклюжую попытку пошутить Брон отозвался тихим приятным смехом.

— Агатовые воды дарят забвение. У слабых они забирают память целиком. У сильных — частично. Забываются тревоги и сомнения, боль притупляется и разум вновь становится чистым и полным надежд, словно ты снова юн и не сломлен разочарованиями.

— Удобно, — согласилась я. — Однако, вернемся к ортангу. Скажи уже, наконец, ты знаешь как это произносится?

— Какая ты нетерпеливая, — посмеиваясь себе под нос, продолжал меня мучить сид. — Откуда ты взяла эту надпись?

— Увидела в одной книге.

— Я хотел бы на неё взглянуть.

— Отлично. Это легко устроить. Как только ты научишь меня правильно произносить написанное, я прикажу принести тебе первоисточник.

— Как мило ты торгуешься. У меня даже закрадываются подозрения, что это не всё, о чем бы ты хотела меня попросить. Можешь не сдерживаться, — сид сделал царственный жест рукой, — я весь во внимании.

При этом предложение не сдерживаться Брон произнес нарочито многозначительно, так что он от вернувшегося в его голос пошловатого намека мне снова сделалось ужасно неловко.

— Садись рядом, — похлопав по обитому кремовой тканью диванчику, где и ему-то самому едва хватало места предложил, а на самом деле приказал, рогатый.

Запретив себе колебания, я осторожно присела, положив ногу на ногу, стараясь чтобы наши бедра не соприкасались.

— Что ж, раз ты сам об этом заговорил… — продолжая играть роль решительной и наглой, я приступила к самой сложной части переговоров. — Мне нужно в кратчайшие сроки покинуть Железный Двор и, опять же как можно скорее, добраться до дворца королевы Темных.

— Ты решила заглянуть в гости к Умбрии? — с нотками удивления спросил Брон.

Речь его звучала несколько замедленно. Объяснялось это тем, что сид самым беззастенчивым образом разглядывал моё обнажившееся колено. Платье было сшито на запах, и выбранная мною поза заставила его полы немного разойтись. Ничего предосудительного, всё в пределах приличий, но похотливому азаргэзцу хватило и этой малости, чтобы прилипнуть взглядом и тяжело задышать.

— Эй, — позвала я, — моё лицо здесь! — и подкрепила свои слова указующим жестом.

Колено же поспешила прикрыть.

Громко сглотнув, отчего выраженный мужской кадык характерно дёрнулся на крепкой смуглой шее, Брон таки перевел свой взгляд.

— Я уже и забыл, какими аппетитными могут быть человечки.

— Мы здесь не по этому поводу. — Я старалась, чтобы мой голос звучал максимально по- деловому.

На что Брон лишь изогнул бровь и растянул губы в кривой хищной улыбке.

— Допустим, я соглашусь выкрасть тебя из Железного Двора, но…

Мне чертовски сильно не понравилось, какой скрытый смысл прозвучал при слове «выкрасть», словно сделать это сид собирался не потому, что об этом просила я, а потому что этого хотел он.

— Но, — меж тем продолжил Брон, — на блюдечке Умбрии я тебя точно не поднесу. Ты хоть понимаешь, что нарываешься на верную смерть? Без сомнения, королева Тёмных с удовольствием поиграет с тобой, но финал порадует только одну из сторон… Или ты рассчитываешь, что после того, как ты каким-то невероятным образом вернула с того света её капитана, она будет считать тебя своей должницей?

— Это вряд ли, — пробормотала едва слышно.

Видимо, Брон не знал, что я не просто не позволила Эфаиру стать данью Пустым землям, но и разрушила порабощающую его клятву. А если называть вещи своими именами — страшное, выпивающего из него жизнь, волю и силы неодолимое проклятие. Поэтому, нет. Умбрия точно не станет считать меня своей должницей. И всё же, я должна была попасть к ней на аудиенцию.

— Это вопрос жизни и смерти. Чести и справедливости, если хочешь.

Наши взгляды скрестились, как два закаленных в колдовском пламени клинка. Рогатый был моей последней надеждой в кратчайшие сроки выбраться отсюда. А то, что я рисковала своей шеей, как и то, что вынужденно оставляла за спиной любимых, было ценой, которую я была готова заплатить.

— Поэтому не будем ходить вокруг да около, хотя я знаю, как сиды любят подобные танцы с «бубном». Но, уж прости, время поджимает. Лучше сразу назови цену за свои услуги.