– Профессор Рид.

Какой сладкий у нее голос. Я отвлекаюсь от проектора и смотрю на нее. Бюстгальтер больше не виднеется, значит в тот раз это было намеренно. Вы правда хотите поиграть, София?

– Мисс Петерсон, как Вам лекция?

Уверен, она не слушала: она переговаривалась с подружкой, она смотрела в экран телефона, но она и не обязана была. Но это не значит, что я не акцентирую на этом внимание.

– Прекрасна, профессор.

Ее губ касается нежная улыбка, но я вижу то, что скрыто под ней. Это ухмылка. Хитрая, аккуратная и незаметная для обывателя, но не для меня.

– Что Вам понравилось больше всего, мисс Петерсон?

Она опять приподнимает свои аккуратные брови, и на секунду я вижу плескающуюся тьму в голубых глазах. Я уверен, сейчас ее ответ меня удивит.

– Больше всего, профессор, мне запомнилось высказывание преподобного Иоанна Дамаскина, который указал на родство зависти и сострадания. Не называя их ни грехами, ни добродетелями, он относит эти понятия к неудовольствиям человека. И она смогла удивить меня. Неудовольствия. Любопытно.

– Завидуете ли Вы, мисс Петерсон?

Она так внимательно на меня смотрит, но не как большинство: она не изучает фигуру, она не смотрит на мои губы. Она смотрит в глаза, будто не боясь, будто зная, что там ее тьма.

– Да, профессор, сейчас я завидую, что у Вас есть свой курс по психологии, а у меня еще нет. И еще я завидую, что Вы работаете на полицию Майами, составляя психологические портреты убийц. Вы еще раз удивили меня, мисс Петерсон.

– Тогда сегодня после лекций не уезжайте домой, составите мне компанию по работе на полицию.

И в мгновение в ее глазах заиграла тьма. Будто я чиркнул спичкой над канистрой бензина. Тьма и похоть. Я вижу, как она на секунду переставляет ноги. Ты возбудилась, милая? Но я же еще даже ничего не сделал? И я вижу, как она берет себя в руки, не буквально, конечно, только глаза ее выдают. Она также стоит, не сжимая руки, не отводя взгляд, она моргает, и как только ее веки приподнимаются, из глаз исчезает все то, что я так люблю, оставаясь небесно-голубыми и будто невинными.

– Благодарю Вас, профессор. А чей портрет Вы будете составлять сегодня?

Не я, милая, сегодня это будешь ты. А я лишь буду проводником для твоих мыслей, в которые хочу окунуться глубже.

– Вы слышали об убийстве Грёне?

Лишь слепой и глухой не слышал об этом. Серийный маньяк, орудовавший по всему США, на его счету уже более тридцати жертв, я давно собираю о нем информацию и, к моему счастью, он был замечен в Майами, похитив двух детей из частной школы менее недели назад. Есть шанс, что они еще живы.

– Да.

Немногословно, милая, но мне нравится.

– Так вот, мисс Петерсон, сегодня нас ждет встреча с полицейскими на тему портрета маньяка Грёне.

Она лишь кивает, будто сейчас у нее в голове другие мысли, которые она не решается озвучить. Ну же, милая, будь смелее.

– Спрашивайте.

Приходится ее подтолкнуть, сегодня уже второй раз мне приходится заставлять женщин действовать. Надеюсь, на сегодня это в последний раз.

– Профессор, а Вы завидуете?

Третий раз Вы удивляете меня, милая София. Возможно, не один я хочу пробраться в Вашу голову. Вы тоже хотите?

– Да, мисс Петерсон, я испытываю зависть.

Или она думала, что я солгу? Но зачем лгать в таких мелочах?

– Кому?

Ее небесные глаза смотрят на меня, интересно, она уже раздела меня мысленно? Думаю, да, еще при первой встрече на улице.

– Не кому-то конкретному, мисс Петерсон, я завидую людям, которые борются со своими демонами и побеждают.

Она опять поднимает брови. Милая, это третий раз за сегодня.

– А Вы проиграли?

С каждым новым словом она становится все интереснее.

– Нет, мисс Петерсон. Я давно победил.

У меня складывается ощущение, что мы говорим об одном и том же. Но разными словами.

– Вы победили своих демонов?

Улыбка появляется на моем лице, а она будто удивлена ей. Первый раз я улыбался сегодня, когда смотрел в глаза мистера Стоуна на своем столе, и второй раз сейчас, когда милая София буквально погладила монстра во мне.

– Я давно принял их. Смею предположить, как и Вы, мисс Петерсон.