«Белый дом призывает к новой эскалации войны во Вьетнаме!» — кричат газеты. О детях Вьетнама они молчат.

— От одного работника ЦРУ, — сказал капитан Грин капитану Гранту, — я слышал, что из Японии во Вьетнам переведена 406-я медицинская лаборатория. А эта лаборатория — мобильный исследовательский институт химической и бактериологической войны.

— Это уже давно зашло слишком далеко! — с волнением проговорил Грант. — Неужели ничего нельзя сделать?!

Все последующие дни раздумывал Грант над рассказом Джина Грина. Еще больше, чем чудовищная картина страданий детей Вьетнама, угнетали его равнодушие, инертность, апатия американцев.

Неужели школа, колледж, газеты, радио, телевидение, весь мощный аппарат официально-патриотической пропаганды превратил большинство его сограждан в моральных уродов? Умственно кастрировал их? Перерезал, как при лоботомии, нервы, передающие ощущения боли, уколов совести, необратимо отняв способность к раздумью, сопереживанию и сочувствию, оставив лишь скотское равнодушие и безразличие! Неужели этот великий хирург — Пропаганда — с ассистентами Эгоизмом и Повседневностью могут произвести массовую лоботомию, умственно кастрировать целую нацию?

Иначе почему неслыханные злодеяния американской военщины в Индокитае не вызвали бури возмущения, всенародного протеста, не привели к политическому кризису, не свалили правительство?

Ничего такого не происходит. Более того, большинство американцев продолжают считать, что живут в лучшей в мире стране, самой гуманной и демократичной, в бастионе «свободного мира», армия которого героически сражается за демократию в Азии.

Грант поделился своими горькими раздумьями с новым другом. Джин Грин был настроен как будто менее пессимистично.

По его мнению, эхо американских бомбежек не смолкло, не сгинуло над безбрежной океанской пучиной, не заблудилось, не пропало где-нибудь в Аппалачских или Скалистых горах, а раскололо Америку. Внешне как будто все по-старому, жизнь вроде мало изменилась под сенью крыльев американского орла, но трещина между «ястребами» и «голубями» пошире и поглубже Панамского канала. Конечно, «голуби» пока намного слабее «ястребов». Но дует, набирая силу, ветер перемен. Может быть, президент вспомнит теперь суровое предостережение Линкольна, говорившего, что можно долго обманывать часть народа, можно недолго обманывать весь народ, но нельзя долго обманывать весь народ!

— Ты говоришь, что у нас мало мыслящих людей, — сказал, выслушав капитана, Грант. — Но ведь нужно быть просто нормальным человеком, чтобы понять, что здесь, во Вьетнаме, мы сжигаем свои идеалы напалмом, бомбим свою мораль шариковыми бомбами, расстреливаем ракетами свою совесть!

— Нормальный человек! — усмехнулся печально Джин Грин. — Когда судили убийцу шести миллионов — Эйхмана, то шесть видных психиатров плюс священник нашли, что Адольф Эйхман абсолютно нормальный человек! А один психиатр глубокомысленно заметил, что Эйхман нормальнее, чем он сам. Эйхман не распутничал, не воровал, любил собственных детей. Правда, есть разница между нами и нацистами, но и она не говорит в нашу пользу. Во время отпуска в Штатах я видел наши зверства во Вьетнаме в хронике по телевизору и в кино, а Гитлер свои зверства держал, как правило, в глубокой тайне. В Америке у нас больше беспокоятся о жертвах автомобилизма, чем о гибели наших солдат за двенадцать тысяч миль от дома, а потерям вьетнамцев только радуются!

— Что же делать?! — в который раз спросил Грант.

— Есть только один выход, — медленно ответил Грин. — Плюнуть на все соображения престижа и вернуться к себе домой! Ведь именно так сделал Георг III, махнув рукой на американские колонии!

— Ну, а что мы, ты и я, можем сделать? — нетерпеливо спросил Грант.

— Любопытно, что были такие офицеры и даже британские генералы, которые еще до решения его величества Георга III отказались воевать против американских гуков, — со вздохом ответил Грин. — Но я лично на такой шаг пока не способен. Мечтаю пока об одном: поскорее отслужить, выйти живым из этой грязной войны и вернуться к моей медицине!.. Вижу, что и ты не созрел для большего. Таких, кому осточертела эта интервенция, здесь хоть отбавляй, но все они, как заведенные, делают свое дело и не забывают расписаться в получении жалованья.

Странные разговоры вели эти два американских офицера, командиры «зеленых беретов», на пляже Ня-Чанга под доносившиеся издали песни рыбаков и сампанщиков.

Грант еще цеплялся за обломки утраченных иллюзий:

— Плюнуть на престиж? Да это опозорит наш флаг!..

— Флаг! Престиж! — возражал Грин. — Сколько войн породил, сколько миллионов людей уже погубил ура-патриотизм. Что касается престижа, то уважаемый журнал нашего британского союзника «Нью-Стэйтсмен» так писал: «Последние, остатки морального авторитета США во Вьетнаме со свистом вылетели в бомболюки». А старик Уолтер Липпман, самый дальновидный из наших обозревателей, сказал еще более определенно: «Это самая непопулярная война в американской истории». И вот еще: по Канаде прокатилась волна возмущения. Выяснилось, что наши знаменитые зеленые береты шьет фабрика в Торонто.

Грин вдруг невесело хохотнул.

— Эх, Джонни, старина! А ведь все эти разговоры вряд ли помогут тебе залечить твой нервный шок!

— Ничего! — с мрачной решительностью произнес Грант, глядя на лунную дорожку, убегавшую в морскую даль. — Зато они помогут мне написать мой отчет.