Григорий молча опустил глаза.

— Ну, молчи, если хочешь! Своим молчанием ты себе теперь только срок наматываешь! Все основания, чтобы закрыть тебя, у меня есть. Захочешь сотрудничать — хорошо, нет — только себе хуже сделаешь!

Парфен понимал, что Тарасов обязан так говорить, чтобы вытянуть из него чистосердечное признание, но почему-то ему хотелось верить следователю. Этот кошмар, в котором он так резко и неожиданно оказался, порядком измотал его. А Григорий понимал, что это еще только начало! Что после всех опознаний ему отсюда не выкарабкаться, и теперь можно только бороться за то, чтобы срок получился минимальный! Правда, оставался робкий призрак надежды, что бригада не забудет его и пацаны постараются вытащить — хотя бы для того, чтобы быть уверенными за свою свободу!

Некоторое время Тарасов смотрел на парня, словно ожидая от того немедленного ответа, затем вздохнул и вызвал конвойного.

— Уведите его! — распорядился он и уже для Парфенова добавил: — Сегодня в «Матросскую тишину» поедешь! Может, там поумнеешь! Мне теперь спешить некуда, — добавил он, усмехнувшись.

Дверь кабинета за Парфеновым закрылась. Шагая впереди дежурного по коридору с наручниками на руках, он неожиданно почувствовал огромную пустоту в душе. Будто из него разом выпустили весь воздух. Случилось это потому, что Григорий неожиданно осознал, что слова следователя — истинная правда! Что тому не нужно ничего выяснять у Парфена — Тарасов и так знает все! Может, за исключением некоторых деталей.

Конвойный доставил его в ИВС, снял наручники и оставил в одиночестве.

Григорий уже привычно потер запястья и прилег на шконку. Тело еще здорово болело после вчерашней задушевной «беседы».

«Почему Тарасов сказал, что теперь ему спешить некуда? — задал сам себе вопрос Парфенов. — Ведь в его интересах закрыть дело как можно быстрее! Блефует, сто процентов блефует! — решил он. — Сегодня уже без колотушек обошлось!» — криво усмехнувшись, подумал Парфен.

По-прежнему самой упорной была мысль, постоянно не дававшая ему покоя и требующая ответа: что же ему делать? Продолжать молчать? Как-то выкручиваться? Если говорить, то что?!

Родители, как понял после своего звонка домой Григорий, были уже в курсе, что его разыскивает милиция. Знают ли они, что его уже арестовали?

Григорий сомневался, что менты первым делом бросятся ставить их в известность. «Что же делать?! Что делать? — пудовым молотом стучал по мозгам единственный вопрос. — Отказаться разговаривать со следователем без адвоката?!»

Григорий видел в кинофильмах и слышал от пацанов, что некоторые так и поступают. Но после сегодняшнего допроса он не был уверен, что это правильная тактика. Тарасов своим спокойствием что-то уже сломал в обороне парня. Григорий нутром чувствовал, что Олег Андреевич хочет от него не просто признания в убийстве Улыбки!

«Повесить того бизнесмена на меня хочет! — как ушатом ледяной воды окатила арестованного безжалостная мысль. — Как пить дать! Точно!»

Григорий резко присел и замычал от боли — правую почку заломило тут же.

«Поэтому он и ласковый такой! Подумай да сознайся! — обхватив руками голову, гнал парень торопливые мысли. — Сознаюсь, что это я замочил Улыбку, он тут же со вторым клеить начнет! Тем более, что баба меня опознала! А что она видела?! — бросился на защиту самого себя Парфен. — Видела, что я рядом с трупом стоял! Может, я тоже там случайно оказался?»

«Да? — тут же неумолимым прокурором выступил внутренний голос. — А ствол в твоей руке? Ты про ствол забыл?»

«Так она же ничего про ствол не сказала!»

«Подожди, следак еще тебе выдаст в следующий раз — придавит так, что не вздохнешь! И ствол она видела, и еще скажет, что видела, как ты стрелял!» — Внутренний голос был неумолим и беспощаден.

Парфен еще долго сидел, обхватив руками голову и легонько раскачиваясь из стороны в сторону.

— Морды в землю, я сказал! — Бледный, тощий лейтенант был зол невероятно. Злился он на жизнь и, главным образом, на то, что ему в этот раз пришлось встречать новую партию с этапа. Заморосивший с полчаса назад осенний дождь никак не улучшал настроения. К тому же вместо двух машин за зэками пришла одна — у второй неожиданно сломался мотор. Майор уехал с первой, оставив его за старшего.

«Черт! — тоскливо косился он на сидевших почти правильным квадратом зеков. — И надо было этих ублюдков именно сегодня пригнать! Как раз, когда жена не на смене, а дети — у матери!»

И самое главное, и у него сегодня должен был быть законный выходной! А из-за этапа пришлось вылезать из теплой постели и тащиться за тридцать километров на прыгающей по ухабам колымаге, натруженно урчавшей мотором при подъеме на малейший пригорок. Как в эту минуту он ненавидел прибывших зеков и, надо сказать, нисколько не скрывал этого! Если бы кто-то из сидевших на корточках людей посмотрел в этот момент ему в лицо, то в выражении глаз худосочного лейтенанта мог прочитать себе смертный приговор.

Солдаты ВВ равнодушно смотрели на конвоируемых, лишь собаки разделяли настроение старшего команды конвоя, злобно щеря клыки и заливаясь придушенным лаем по малейшему поводу.

Григорий посмотрел вправо и некоторое время таращился на открывшийся его вниманию унылый пейзаж.

Огромное поле заканчивалось еле видимыми крохотными соснами. Поле не было вспахано и заросло желтой сорной травой. Сквозь него мимо леса была дорога. Коричневая грунтовка петляла, то забираясь на пригорок, то пролегая прямиком через неглубокий овраг.