— А откуда узнали, что он стукач? — поинтересовался Парфен.

— О-о, брат! — усмехнулся Ворон. — Тут почта не то что государственная! Малявочка дойдет точненько, аккуратно по адресу! Ты еще не заплыл в хату, а про тебя уже все известно!

Ну а в целом тюремная жизнь была полна скуки. За три дня, что его не вызывали на допрос, Григорий успел даже соскучиться. Единственная радость — пацаны организовали передачку через купленного охранника: заслали как положено — тушенки, сигарет, сгущенки, в общем, всего того, чего лишен человек в тюрьме и обилие чего, как правило, не замечает на воле.

На третий день Тарасов вызвал его к себе. Григорий внутренне содрогнулся, представив, что его ожидает новый разговор с «машкой», но ничего этого не было. Да и допроса как такового не было.

В кабинете следователя, кроме самого Тарасова, был еще один до смешного худой мужчина с выпуклыми глазами. Мужчина был одет с иголочки, словно желал безупречностью костюма компенсировать свою внешность. Мужчина оказался адвокатом. Во время допроса он сидел молча, ни разу не нарушив молчания, и только под конец спросил следователя, когда он сможет ознакомиться с материалами дела.

Григорий поглядывал на адвоката, ожидая от него вопросов. Но тот вообще не замечал его.

Олег Андреевич большей частью дублировал все те же вопросы, что и накануне. Посоветовал, на всякий случай, чистосердечно признаться. Парфен отказался и был отправлен в камеру.

По возвращении неожиданный интерес к нему проявил Химик.

— Тебе малявка с воли от братанов, — с такими словами он передал Гришке небольшой клочок бумаги.

«Молчи, стой на своем, поможем!» — печатными буквами было написано на небольшом листочке. И больше ничего.

— Если есть какие мысли, поделись, — глядя на него, скупо произнес Химик. — Что смогу — подскажу!

Гришку прорвало. Сначала осторожно, затем все более горячо, а под конец почти взахлеб он поведал о том, что произошло в последние три дня. Единственное, он не стал рассказывать вору о Татьяне, считая это дело личным и никого не касающимся. После того как выговорился, Парфен почувствовал почти физическое облегчение. Как будто с него сняли непосильное ярмо.

— Короче, о чистосердечном и не думай! — строго глядя на него, посоветовал Химик. — Следак только этого и ждет. Стой пока, а там время покажет!

Уже позже, вспоминая этот разговор, Парфен понял, насколько наивно и глупо он поступил, доверившись Химику.

Теперь уже все поглядывали на приближающуюся колымагу: и осужденные, и охрана. Дождь, поначалу робкой изморосью сыпавший с неба, постепенно замолотил уже не на шутку.

«ЗИЛ», оборудованный будкой для перевозки заключенных, очень медленно приближался, и, хотя никто из сидевших на корточках людей не спешил оказаться за колючей проволокой, в данных обстоятельствах они в душе невольно проклинали шофера и его допотопную технику.

Парфен еще ниже опустил голову и вспомнил тот день, когда он решил свою дальнейшую судьбу.

В то утро Тарасов вызвал его на допрос сразу после завтрака.

«Еще в кишках не улеглось, а уже тащат!» — недовольно подумал Парфен, хотя после тюремного завтрака и укладываться было особенно нечему. Он по привычке заложил руки за спину и потопал впереди конвоира.

Тарасов его встретил, как всегда, сдержанно. Вообще, после того памятного первого раза никаких наездов на Григория не было. В тюрьме он кантовался уже около двух недель, и следователь вызывал его всего три раза. Адвокат один раз побеседовал и пропал, оставив о себе в память запах дорогого одеколона и кучу полунамеков и обещаний.

Но сегодня разговор произошел необычный.

Необычное началось с того, что Тарасов был не один. Вместе с ним в камере, куда доставили Гришку для допроса, присутствовал и Ходаков.

— Ну, Парфенов, — решительно хлопнул ладонью по столу Олег Александрович, — наши лясы да басы с тобой закончились! Учти, — поглядев на парня, предупредил капитан, — разговор у нас с тобой задушевный, без протокола, так что… — вместо продолжения фразы он обменялся загадочным взглядом с товарищем и коллегой и оставил обдумывать концовку Парфену самому.

Гришку заинтересовало такое начало беседы. Он сосредоточился, ожидая ее продолжения.

— Для начала дай ему послушать, — кивнул капитан, и старлей достал диктофон.

— Парфен, хм-хе-хе, — голос, больше похожий на скрежет, безусловно принадлежал Вадиму. Но в каком состоянии должен быть приятель, чтобы так разговаривать? Наверное, у него на лице были написаны все его мысли, поскольку Тарасов тут же вставил короткую справку:

— Он, умирая, попросил диктофон специально, чтобы передать письмо тебе!