Шрифт:
По этой дороге медленно полз «ЗИЛ» с будкой. Точно такой же его собрат недавно увез партию осужденных в ИТК усиленного режима.
Стоявший рядом боец с раскосыми восточными глазами, заметив, что Григорий рассматривает приближающийся транспорт, демонстративно качнул стволом автомата. Парфен уткнул взгляд в землю. За шиворот противно капали мелкие холодные дождинки.
Замок лязгнул, и Парфен сел на нарах.
— Вставай, на выход! — сообщил ему дежурный.
— Куда? — на всякий случай спросил Григорий, хотя знал, что услышит в ответ.
— «Куда, куда»! — передразнил его сержант, защелкивая наручники. — В «Матросскую тишину» поедешь!
Он глянул в лицо арестанта, ожидая увидеть массу эмоций — горе, ошеломление, — и был разочарован, когда Григорий лишь равнодушно кивнул.
— Давай двигай! — распорядился дежурный усталым голосом. — Подожди, я камеру закрою!
На выходе во внутренний двор его ждал «луноход».
— Гриша! — неожиданно услышал он пронзительный крик, и сердце моментально сжалось в комок. — Гришенька!
Невольно остановившись, парень закрутил головой и увидел за КП отца с матерью.
Всего лишь секунду он видел родителей, но эта картина как фотография навсегда осталась в его памяти. Мать постарела за эту неделю на годы — это сразу бросилось в глаза. Отец, всегда бодрый и подтянутый, весь сник и сгорбился. И взгляд… этот невыносимый взгляд, в котором застыло бесконечное горе вперемешку с жалостью.
— Давай двигай! — получил он в спину толчок от сержанта и был в тот момент почти благодарен ему за это!
В будку «лунохода», кроме него, посадили еще одного парня, лет на пять постарше Гришки. Тот поглядывал весело, с бравадой бывалого человека.
— Командир, покурить разрешишь? — обратился он к сопровождающему их милиционеру.
— Может, тебе и водки налить? — иронично спросил тот, и вопрос отпал сам собой.
Парень с веселой бесшабашностью глянул на Парфена, хотел что-то спросить, но покосился на сопровождающего и передумал.
— Командир…
— Молчи, бля! — вдруг ощерился на него сопровождающий, и лицо его стало злым. Глаза бешено вращались, и, казалось, ему стоило больших усилий сдержать желание влепить блатняку по физиономии. Парфен невольно отшатнулся. Незнакомый парень тоже чуть подался назад, проглотив так и не родившуюся половинку задуманной фразы.
Всю оставшуюся дорогу они молчали.
Наконец «будка» начала тормозить и остановилась.
— Приехали, — буркнул милиционер, ни к кому не обращаясь. Григорий услышал, как поехали в сторону массивные ворота. Машина тронулась вперед и опять остановилась. Затем опять пошла вперед и вновь остановилась — на сей раз окончательно.
Дверь лязгнула, и, прежде чем она успела до конца открыться, послышалась строгая команда:
— По одному — на выход!
Парфен, сидевший ближе к двери, спрыгнул первым.
Стены, высокие стены из красного кирпича — первое, что увидел Парфен и что надолго запечатлелось в его памяти. Поверх стен бежала проволочная спираль. Над ней проходило еще два ряда прямой проволоки.
Но осматриваться ему не дали.
Парфен почувствовал, как ему на предплечье легла чья-то сильная и безжалостная рука, и последовала команда:
— Вперед!
Ближайшие полчаса заняла процедура оформления, получения белья, и наконец с аккуратно свернутыми казенными принадлежностями он застыл перед дверью камеры. Пока конвойный открывал, Григорий бросал любопытные взгляды по сторонам. Однообразие жуткое — двери камер, похожие как близнецы, коридор и решетки. Решетки — везде, где только можно!
Глава 7
Конвоир отошел в сторону, и Григорий вновь посмотрел на приближающуюся машину.
Дождь, противный мелкий осенний дождь — что может быть нуднее и надоедливее? Даже собаки, устав брехать, сидели тихо, словно придавленные свинцовым небом.
Все зэки, солдаты ждали приближения машины. Все понимали, что только от ее скорости зависит, когда люди и животные покинут это унылое местечко.
«Сейчас меня отвезут в то место, в котором я проведу семь лет, — равнодушно подумал Парфен и тут же поправил себя: — Если, конечно, раньше не пришьют! Не забывай — ты приговорен!»
Подумав так, он вспомнил первую ночь в «Матросской тишине».
Дверь закрылась за его спиной, и Григорий застыл у входа. Пять пар глаз, любопытных до жадности, уставились на человека, стоявшего со стопкой казенного белья у двери. Григорий, в свою очередь, смотрел на них. Попутно он отметил про себя, что камера мало чем отличается от той, что он покинул совсем недавно. Справедливости ради нужно сказать, что отличия все же были: она была больше размером, в два яруса стояли нары и между ними имелся узкий проход. В углу наличествовали необходимые для жизни туалет и умывальник. Но самое главное пока было для Гришки — пять пар глаз, рассматривающих нового сокамерника.