Сегодня Олег выводит меня на балет, куда мы пойдем вместе с его друзьями, и по этому случаю он снова «наряжает» свою любимую игрушечку. Или, скорее, аксессуар.

Платье из тонкой шерсти от известного итальянского дома, как обычно, длиной в пол - сколько времени прошло, но Олег до сих пор не может смотреть на мои ноги и делает все, чтобы на них так же не могли смотреть другие. Я немного задираю подол, проверяя, хорошо ли сидят компрессионные чулки, которые приходится надевать практически каждый день. Но если раньше это не доставляло мне особого дискомфорта, то в последнюю неделю у меня так сильно отекают ноги, что над широким резинками появляются некрасивые наплывы кожи, как будто я прибавила сразу много килограмм веса.

Хотя, кажется, все-таки прибавила.

Если я хотя бы приблизительно посчитала верно, срок моей беременности приблизился к двадцати неделям - отметке, после которой мне уже давно пора стоять на учете у хорошего женского врача и получать рекомендации по здоровью, чтобы не причинить вред малышу. А вместо этого я вынуждена устраивать целые цирковые представления с несуществующими месячными, нарочно прося Олега покупать мне женские принадлежности. Даже пару раз испачкала простыни «ночными подтеканиями», чтобы у него точно не было ни тени сомнений. Каждый раз, когда случается что-то подобное, он смотрит на меня как на царевну-лягушку, которую клал в постель красоткой, а с восходом солнца получил взамен скользкую безобразную гадину.

Я провожу ладонью по животу под мягкой белой тканью. Там есть округлость. Совсем небольшая - и если пытаться втягивать живот, то она точно не будет бросаться в глаза. Пробую проделать все это, и желудок тут же отзывается неприятными тяжелыми толчками. Господи, я надеялась, что со временем эта постоянная тошнота уйдет или хотя бы станет не такой болезненной, но все случилось с точностью до наоборот - утренняя тошнота и правда стала почти терпимой и не такой интенсивной, но в течение дня приступы только усилились. Иногда меня бросает в холодный пот, иногда в такой ужасный озноб, что в дополнение к желудочным спазмам появляется сильное головокружение. Уже понятно, что рано или поздно организм меня пересилит - и я обязательно грохнусь в обморок при Олеге. Он, конечно, обязательно потащит меня в Абрамову - еще не дело, чтобы его любимая игрушечка начала барахлить до того, как ему надоест с ней забавляться.

И тогда…

— Тебе не нравится?
– В отражении в зеркале всплывает его темная фигура, уже напомаженная, надушенная и запакованная в представительный темно-серый костюм. Наверное, так задумано, чтобы мое светлое платье оттеняло его образ.

— Нравится, - спокойно отвечаю я, радуясь, что научилась предугадывать его внезапные появления и перестала дергаться.
– Спасибо.

Олег подходит ближе, протягивает запястье, чтобы помогла ему с запонками.

На это уходит буквально пара секунд, потому что теперь ему интересно, чтобы я делала это каждый день - застегивала запонки, завязывала галстук, взбивала руками волосы, создавая «растрепанный ветром лоск». Иногда мне кажется, что ему доставляет особенную радость видеть, как из роли любимой жены олигарха я превратилась в его любимую горничную.

— Можешь позвонить матери, - милосердно разрешает муж, протягивая свой телефон.

Право иметь собственный я до сих пор так и не заслужила. И вряд ли это случится в ближайшие миллион лет. Смешно сказать, но в моей реальности двадцать первого века я уже несколько месяцев живу без телефона, интернета и любых других устройств для связи с внешним миром. Собственных денег у меня тоже нет. Как и банковских карт.

Наверное, поэтому я искренне благодарна хотя бы за то, что Олег дает мне поговорить с близкими. Ну как, с близкими - только с родителями. Он никогда не передает мне трубку, если они звонят сами, но всегда находит повод сказать, что я перезвоню как только появится возможность. Видимо, боится, что там может быть Алёна - и мы снова «споемся» у него за спиной.

— Алло, мам?
– я прикладываю трубку к уху, запрещая себе даже думать о том, чтобы наболтать лишнего.
– Извини, что не сразу перезвонила - сейчас столько забот с этим ремонтом, и еще мои физпроцедуры. Я самая ужасная дочь на свете.

— Я уже привыкла, - тяжело вздыхает она и тут же переключается на свое.

У нас с Олегом существует легенда о вечном ремонте в нашей квартире и о том, что я регулярно посещаю врача, чтобы поскорее восстановиться и вернуться на сцену. Мама, как обычно, несильно вникает в тонкости - ей, как и многим матерям в наше время, достаточно знать, что я одумалась, вернулась к любящему заботливому мужу - и мы, пережив это потрясение и простив другу друга, двигаемся дальше.

— Сегодня привезли кровати!
– восторженно хвастается она.
– Они просто огромные, представляешь?! И деревянную беседку во двор - отец сейчас там с рабочими что-то монтирует!

Я немного морщусь от высоких тональностей ее голоса.

— Это же чудесно, - говорю одной из заученных на этот случай фраз.

— Олег такой… щедрый, - она издает почти религиозно восторженный вздох.
– Даже не представляю, что бы мы все делали. Ты там, пожалуйста…

— Как Костя?
– Нарочно не даю ей закончить фразу. Она не упускает случая напомнить, что я была плохой женой и что Олег просто ангел во плоти, терпение в тысячной степени и все такое прочее.
– Медсестра приходит? Регулярно? Ты возила его на диагностику?

Его выписали неделю назад - и последний раз, когда мы виделись в больнице, он уже был похож на мальчишку своего возраста, а не на оживленного зомби. Предстоит еще долгое сложное лечение и несколько операций, но врачи говорят, что он будет в порядке.

Ровно до тех пор, пока «в порядке» будет наш с Олегом брак.

Мы обмениваемся еще парой дежурных фраз, я «хвастаюсь», что Олег ведет меня на постановку и что у нас запланирован интересный вечер. Делаю этакий мостик между смотрящим на меня в упор мужем и моей счастливой матерью. Кажется, Олег только поэтому и поддерживает нашу связь, чтобы каждый разговор был для меня напоминанием, какой глупой и взбалмошной я была, и каким великодушным спасителем оказался он.