— У кого бы ты хотела сыграть в спектакле?

— У Захарова.

— Почему?

— Он — гений.

— А остальные нет?

Я замялась, почувствовала, что ответила неправильно.

— Они тоже талантливые, — попыталась исправить ситуацию я.

— Ты так считаешь? — Добровольский кинул на меня строгий взгляд. Душа ушла в пятки — не возьмет!

— Я что-то не так сказала, да? — спросила я осторожно.

— Почему ты так думаешь? — творческий щелкнул зубами по трубке.

— Мне показалась, будто вы недовольны, — честно призналась я.

— Хм, отчего же, мы просто общаемся, здесь нет правильных или неправильных ответов. Кто твой любимый драматург?

— Не знаю, мне многие нравятся, — отвечала я, боясь называть фамилии.

— К примеру? — настаивал мужчина.

— Шекспир, Сенека, Еврипид, мне очень греческая трагедия нравится.

— А из русских?

— Островский, наверное, — подумав, ответила я.

— Наверное? — снова кинул на меня строгий взгляд Добровольский.

— Я не много из русских читала, больше зарубежных.

— Ясно. Кто из зарубежных тебе не понравился?

— Ой… Ну… — замялась я. Я ведь могу назвать фамилию его любимого драматурга! Не думаю, что он захочет взять себе на курс студентку, которой не нравится то, что нравится ему.

— Не задумываясь, что в голову приходит? — настаивал он.

— Бернард Шоу, — ответила я на свой страх и риск.

— О, как, — протянул творческий. — Что конкретно тебе не понравилось, какое произведение?

— Дом, где разбиваются сердца.

— И что не понравилось? — допытывался Константин Сергеевич.

— Все. Я, наверное, просто не поняла. Вот Пигмалион мне понравился, там все понятно.

— Бывает, бывает. Кому-то Пушкин не нравится, кому-то Достоевский, вам, Надежда, Шоу не понравился. Бывает, — сказал творческий и отстранился от разговора, уткнулся в свои бумаги, задымил трубкой.

— Я опять что-то не так сказала? — спросила я после долгой паузы, но ответа не последовало. Вот так, своей болтавней я уничтожила все возможности поступить. Проделав огромный путь, сдаваться я не собиралась.

— Мне нравится Шоу, Пигмалион — хороший! То есть хорошая пьеса! Мне там все понятно было. Я не говорю, что совсем не нравится та пьеса, я просто ее не поняла. Такое ведь может быть, что и Пушкина и Достоевского не понимают? — затараторила я.

— Да? Кто? Кто не понимает Пушкина и Достоевского? — серьезно и строго спросил Добровольский, запустив трубку в рот. Я совсем опешила. Невозможно было понять, что происходит.

— Человеки, то есть люди! Люди!

— Как они посмели! — стукнул кулаком по столу творческий, от чего я подпрыгнула на стуле.

— И я так думаю! — я нервно закивала головой, соглашаясь.

— Эти бестолочи ни черта не понимают!

— Ага, я тоже. То есть да! — кивала я, вцепясь руками в сидушку стула.

Творческий начал подниматься из-за стола, яростно всматриваясь мне в глаза. Его вид стал настолько жутким, что у меня задрожали коленки. Я вся вжалась в стул, съежилась, а он, выпустив очередное облако дыма, рассмеялся.

— Эх, Надя, Надя. Хорошая ты девчонка. Я отобрал тридцать ребят и у меня всего десять бюджетных мест. Только десять. Все талантливые и интересные. Девять мест я отдам ребятам, потому что хороших парней всегда мало. Парни всегда нужны. И одно место отдам девушке, — совершенно спокойным тоном сказал он.

— Ты скажи мне, у тебя есть возможность учится на платном? — серьезно спросил он меня.

— Это как? То есть вы меня берете?

— Да, беру. Ты сможешь найти деньги на обучение, на жизнь в этом городе? Ты же приезжая. Подумай, Надюш, может это слишком дорого для тебя. Может, маме позвонишь, посоветуешься с ней.

— Так. Меня берут, но на платное. Это примерно 100.000 рублей за семестр, плюс найти жилье, плюс еда, плюс… Как вообще и где найти столько денег? — судорожно соображала я.

— Я не могу предложить тебе другого варианта, — честно сказал творческий.

— Я согласна! — выпалила я.

— Хорошо подумала?

— Да, — подтвердила я, чувствуя, как слезы начинают капельками стекать по щекам.

— Тогда увидимся первого сентября, — улыбнулся Константин Сергеевич.

Я застыла на месте, не веря своему счастью.

— Правда? Вы меня берете?

Добровольский усмехнулся.

— Иди давай и пригласи ко мне пана Смаковского или кто он там? Граф?

Я вышла в коридор. Холодный пот покрывал мое лицо, ноги тряслись, пол был словно вата. Лица студентов снова радостно смотрели на меня с фотографий на стене. А я не могла определиться — радоваться мне или плакать. Да, меня взяли, но где я найду столько денег?! Это самая радостная и одновременно самая ужасная новость.