— Вы кроме Крылова что-нибудь знаете?

— Эзопа знаю немного. Сумароков еще есть.

— Начинайте, — скомандовал творческий, разглядывая фотографии на стене.

— А из Сократа что-нибудь знаете? — спросил он, обрубив перед этим своей фразой «что еще» все мои рассказы.

— Из Сократа? — переспросила я, — Не знаю.

— Плохо, — радостно сказал творческий и стал теребить рукой бороду.

— Неужели Сократ басни писал? — размышляла я вслух, — то, что он философ — я знаю, но что баснописец, впервые слышу.

— Плохо подготовились, Наденька, — засмеялся творческий.

— Я только одно его высказывание знаю — «женись несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена — станешь счастливым, плохая — философом». Больше не знаю.

— Хоть что-то вы знаете, — серьезно, нахмурившись, сказал творческий. — Давайте к прозе. Что вы готовили из прозы?

— Шекспира, Достоевского, Пушкина, Островского, Казакова, Шаламова… — стала перечислять я.

— Шаламова? — перебил творческий.

— Да.

— Это который про лагеря писал? Для девушки вашего склада читать про лагеря неразумно, — покритиковал творческий и потом добавил, — Прочтите отрывок.

Я прочла, он выслушал все до конца.

— Это, конечно, смело, но не ваше, — рассмеялся он. — Вы девушка хрупкая, тонкая. Вам нужно лирику готовить, драматические отрывки героинь. Вы бы еще Солженицына прочли с вашей-то наружностью. Если говорить об амплуа, то вы героиня, роковой тоже могли бы быть, хотя нет, не знаю, смотреть нужно, — заключил творческий. — В общем, так, Надежда. У Добровольского прочтете Ахматову, Цветаеву, из прозы — Островского монолог Катерины из «Грозы». Басню Эзопа любую, на ваше усмотрение, Крылов уже в печенках сидит, из года в год его мучают.

— Ахматову, Цветаеву, Катерину, понятно. Но ведь другие девочки тоже самое читать будут. Может мне как-то выделится? — поинтересовалась я.

— Вы хотите поступить?

— Да. Очень.

— Делайте, что я вам говорю, и не ревите больше. Слезами делу не поможешь, — сказал творческий и направился в сторону кабинета.

— А песня? Я петь умею. Я в хоре для дома престарелых пела, — сказала я.

— Да что вы говорите, для дома престарелых, — не останавливаясь, повторил творческий.

— Я могу вам спеть! Я знаю русские народные песни, одну польскую, английские, джаз, да все что захотите спою! Послушайте, пожалуйста! И скажите, что лучше Добровольскому спеть, — напала я на творческого.

— Хорошо, послушаю. Как никак для Добровольского стараемся.

— Здорово! Можно петь? А что петь? — я радовалась, как ребенок.

— Удивите меня, — сказал творческий и отошел в сторону.

Это был тупик. Как удивить? Что такое спеть, чтобы удивить видавшего виды человека. Я прикинула возраст творческого и подумала, что бы могло ему понравится. Ладно, пан или пропал. Я начала петь песню Муслима Магомаева «Мелодия». Я спела всю песню, творческий не перебил меня ни разу, мне даже показалось, что ему будто бы понравилось.

— Ну как? — разрумянившись, радостно спросила я.

Творческий пристально посмотрел на меня. Во взгляде я почувствовала грусть. Он ничего не ответил и быстро зашагал в кабинет, громко хлопнув за собой дверью. Неужели я так плохо спела? А может, наоборот, хорошо? Эти творческие люди, их не понять. Все-таки, я спела хорошо! Наполнившись уверенностью и радостью, я подпрыгнула и побежала к лестнице, показывая фигу каждому улыбающемуся с фотоснимка лицу.

Я распахнула двери института и вышла навстречу солнечным лучам. Вдохнув теплый летний воздух, я почувствовала, как по душе разливается счастье.

— Прошла? — спросил второкурсник.

— Нет! — радостно ответила я и побежала вниз со ступенек крыльца.

Не успела я спрыгнуть с последней ступеньки, как на меня набросилась зареванная Наташа.

— Надя, Наденька, прости меня! — шептала она.

— Наташа, успокойся. Все хорошо, — отвечала я, все еще прибывая в нирване.

— Я должна была заступиться за тебя, должна была! А я струсила! Я видела, как она над тобой издевалась! Видела и ничего не сделала! Что я за подруга такая! Дрянь, а не подруга!

— Наташа, перестань. Ты самая лучшая подруга! — радостно заявила я. От моих слов Наташка съежилась и зарыдала.

— Наташа, что случилось? — испугалась я.

— Огорельцева ее во второй тур пропустила, — сказал второкурсник, поглаживая Наташку по плечу.

— Наташка, какая ты молодец! Я рада за тебя!! — искренне сказала я.

Наташка, вся покрытая красными пятнами, искривив рот и пуская пузыри из соплей, пыталась мне ответить.

— Не хочет она во второй тур идти, говорит, без тебя не пойдет, — ответил за нее парень.