— Чего? — спросил он, остановившись у двери кабинета.

— Среди поступающих есть девочка по имени Таня, она красивая и много знает. Огорельцева ее во второй тур пропустила. И вот эта Таня сказала мне, что Добровольский любит хорошеньких блондинок. Что у него всегда на курсе блондинки учились, и что мне нужно срочно перекрашивать волосы, если я хочу к нему поступить. А у меня денег не хватит, чтобы мои волосы так быстро перекрасить, они у меня вон какие, — заливаясь слезами, прошептала я и, взяв в руки свой густой хвост, показала его творческому.

Творческий безмолвно зашел в кабинет и закрыл за собой дверь. И зачем я ему это сказала, — думала я, — вот размазня! Не смогла сдержать себя. Вместо того, чтобы поговорить с интеллигентным образованным человеком, произвести хорошее впечатление, ведь я начитанная умная девочка, я стала жаловаться на жизнь и рыдать. Ну, не дура ли я?! Я развернулась и пошла к лестнице, дверь кабинета резко открылась, и из нее снова вышел творческий.

— Как вас зовут? — спросил он меня.

— Надя. Надежда Димитрова. 17 лет, — отчеканила я.

— Надя, у меня к вам одна просьба, которую следует исполнить незамедлительно. Вы поняли меня?

— Да, я вас слушаю, — ответила я, превратившись в одно большое ухо.

— Думайте своей головой, Надя! Вы в театральное поступаете или куда? Ни один здравомыслящий мастер не станет отбирать себе на курс девушек по цвету волос или по форме черепа или еще по черт знает каким внешним признакам. Талант, Надежда, важен только талант, способности! Эта Заречнова умная девочка, раз сумела так легко ввести вас в заблуждение. А вы, Надя, наивная дурочка, потому что поверили ей.

— Неужели обманула. Значит мой рост и волосы… — начала я.

— Это все бред! Выкиньте его из вашей головы, Надежда! И забудьте эту Огорельцеву, у нее свои стандарты, — рассерженно сказал творческий.

— Добровольский не такой?

— Добровольский не такой. Все адекватные преподаватели — не такие.

— Значит, у меня еще есть шанс, значит, я еще могу поступить!

— Конечно, можете!

— Боже! — радостно воскликнула я и хлопнула в ладоши.

Гора упала с моих плеч, я засмеялась, смущаясь, не зная куда деть навалившееся счастье. Переминаясь с ноги на ногу, чувствовала, как меня разрывает от радости. Я не могла сообразить, за что мне сейчас взяться: бежать репетировать, благодарить творческого, искать Наташку, чтобы все ей рассказать или уже прореветься наконец-то, как следует, чтобы прошла нервная дрожь, прицепившаяся ко мне после Огорельцевой.

— Достоевского читали? — неожиданно спросил мужчина, прервав мои терзания.

— Да. Идиот!

— Я?

— Нет. Я хотела сказать, что идиот мне очень понравился, — смутившись, поправила я.

— А Толстого? Сколько Толстых вы знаете? — продолжал творческий.

— Я знаю двух. Один Лев, другой Алексей, — отвечала я.

— Что у Алексея нравится?

— Гадюка.

— Почему?

— Мне главная героиня понравилась — Ольга. У нее непростая судьба, но, несмотря на все плохое, что у нее было, она не изменила себе, своему характеру. Окружающие люди, могли бы быть добрее к ней, но я думаю это все от того, что они чувствовали какая она сильная и из-за этого не могли спокойно жить рядом с ней. Хотела бы я быть такой же сильной и смелой, как эта Ольга.

— Чтоб застрелить Заречнову, которая вас обманула? — пошутил творческий.

— Нет, что вы, нет. Я не об этом — засмущалась я, — убийство это всегда плохо. Я о другом.

— Я вас понял, Надя, понял.

Творческий замолчал, и начал гладить свою бороду.

— Зачем он меня расспрашивает? Наверное, хочет убедиться, что я в своем уме. Это же ненормально, когда человек то в слезы, то в смех, то в смех сквозь слезы, — подумала я.

— Что вы читали Огорельцевой?

— Ничего. Я попыталась прочесть Ахматову, но после всего… я не смогла, — твердо ответила я, сдерживая в себе дрожь, появляющуюся при одном слове «Огорельцева».

— Прочтите мне.

— Как? А вам это интересно? — с энтузиазмом спросила я.

— Не то, чтобы очень, скорее любопытно, — загнул творческий.

— Здорово! С чего начать? Стих или басню? Или вы Ахматову хотите? — спросила я.

Я так обрадовалась, что могу рассказать свою программу. Я так долго и усердно готовилась, интересно было бы посмотреть на реакцию творческого. Он человек знающий, советы дельные даст, подскажет, как лучше читать. Как мне повезло! В ответ на мой вопрос творческий махнул рукой, что означало, что ему все равно и пошел в другой конец коридора. Я не стала дожидаться, когда он остановится и начала читать Ахматову, на половине он прервал и сказал: «что еще?». Я стала читать Цветаеву, Гиппиус, Блока, Есенина, Пушкина, а он все прерывал на середине и говорил: «что еще?». А я ему в ответ Пастернака, Рождественского, Волошина и Высоцкого.

— Лирику давайте, вы же девушка, — критиковал творческий.

Я прочла ему всю лирику, которую вспомнила. И каждый раз он прерывал меня, не давая закончить. Он стоял в другом конце коридора, оперевшись о подоконник.

— Давайте басни, — приказал творческий.

Я начала с Крылова «Мартышка и очки».

— Что еще? — прервал меня творческий абсолютно безразличным тоном.

Я начала другую басню, третью, четвертую, а он все повторял «что еще, что еще». А потом и вовсе говорит: