Шрифт:
Почему мама не замечает, как мне плохо? Почему не видит заплаканных глаз, разбитых коленок? Что такого страшного в том, что я крашусь? Не украла же я у нее деньги, чтобы купить косметику!
На повышенных тонах невозможно вести спокойный разговор. Внутри все клокочет от обиды! Я возражаю, огрызаюсь… И получаю пощечину. Но даже после этого не могу остановиться!
И мама не может. Теперь, пока не выпустит пар, пощады не жди. Так больно оттого, что она меня не понимает! Даже о Кирилле забываю. А он где-то здесь, совсем рядом… И вскоре напоминает о себе, перекрикивая наш скандал.
Обязанности по дому — это единственное, что может остановить маму. Она уходит, а я, воспользовавшись передышкой, переодеваюсь и умываюсь.
Возвращается мама быстро, и, как ни странно, больше не кричит.
— Иди в гостиную, тебя Кирилл ждет, — сухо говорит она.
— Зачем? — удивляюсь я.
— Вам не надо делать домашнее задание по английскому?
— А-а, домашка! Сейчас скажу ему, чтобы не ждал.
— Иди. И делай, — отрезает мама. — И впредь постарайся не получать таких заданий.
— Это от меня не зависит! — вспыхиваю я. — А сделать можно позже, завтра у нас нет английского.
— Сегодня. Мия, не выводи меня!
— Я есть хочу, — почти плачу я. — Ты меня даже не покормишь?
— Экономишь на обедах в школе? Чтобы косметику покупать?! — опять свирепеет мама. — Марш в гостиную!
В столовой я сегодня не появлялась из-за того же Кирилла. Полли поделилась со мной яблоком, Тефтелька — булочкой. Вот и вся еда.
Счастлив тот, кто от переживаний лишается аппетита. Я же, наоборот, испытываю зверский голод. Мама прекрасно об этом знает, так что это ее наказание.
Не хочу видеть Кирилла. Даже тошноту испытываю, идя в гостиную. А он еще и бургеры наворачивает…
Жизнь несправедлива. Кирилл не даст мне забыть, кто я. Игра в благополучную девочку из состоятельной семьи закончилась.
Он что-то говорит, но я ничего не слышу. Не могу сосредоточиться. И взгляд от бургера отвести не могу. Знаю его вкус, ведь готовила мама. Сглатываю скопившуюся во рту слюну. И вдруг понимаю…
Что? Кирилл предлагает… съесть бургер?
Я растерянно смотрю ему вслед. Это он такой учтивый, потому что где-то рядом мама? Не может быть, он ее не боится. Скорее, Леонида Сергеевича…
Или тут какой-то подвох. Мог ли Кирилл подмешать что-нибудь в еду, чтобы поглумиться надо мной? Конечно, мог. Снимаю верхнюю половинку булочки и рассматриваю начинку. Вроде бы ничего необычного. Но если это не порошок, а капли? Нет, не буду есть.
Отношу тарелку на кухню.
— Ему не понравилось? — спрашивает мама, заметив, что тарелка не пуста.
— Не знаю, — говорю я. — Сказал, больше не хочет.
— А ты зачем в холодильник лезешь?
— За водой! Могу я напиться?! Или тоже нельзя?
Мама поджимает губы и выходит из кухни. Я от злости хлопаю дверцей холодильника, так и не утолив жажду, и возвращаюсь в гостиную.
— Поела? — интересуется Кирилл. — Падай рядом. Сейчас найдем, кто там твоя Мухина.
Он уже вернулся и расположился на диване с планшетом. Места рядом с ним вполне достаточно, но я опускаюсь в кресло, стоящее напротив.
— Эй, поросенок, ты так экран не увидишь, — замечает Кирилл.
— Если ты не перестанешь называть меня поросенком, я уйду, — говорю ему тихо. — И мне без разницы, если Дина поставит плохую оценку.
— Ладно. Все равно не помогает, — непонятно бормочет Кирилл. — Мия, но ты не права. Это не обидное прозвище. Почитать тебе вслух о Мухиной?
Вопрос риторический. Кирилл не ждет ответа, начинает читать.
Я не понимаю ни слова. Не могу сосредоточиться. Он читает… красиво, с выражением. Правильно ставит ударения и не спотыкается на незнакомых словах. И голос его звучит мягко. Он обволакивает, расслабляет…
— В общем, ничего сложного, — говорит Кирилл, поднимая взгляд от экрана планшета. — Запомнила? Сможешь повторить на английском?
— Что? — переспрашиваю я, ничего не соображая.
Если бы съела бургер, точно решила бы, что Кирилл добавил в него какую-нибудь гадость. Но нет, мне нехорошо из-за стресса и голода.
— Мия, ты меня слушала? — хмурится Кирилл. — Вроде, говорили, ты отличница.
— А ты? — спрашиваю я, облизав сухие губы.
И понимаю, что это первый вопрос… из любопытства.
— Я? — Он смотрит на меня как-то подозрительно. — Да вроде. А что?
— Зачем?
— Зачем — что?
Теперь в голосе появилось раздражение. Я отмечаю это краешком сознания, не задумываясь, почему так поступаю.