Они поужинали при свете маленькой масляной лампы, а потом Эстос сел позади неё и обнял. Альда откинулась назад, и на мгновение ей показалось, что она тонет, растворяется в это спокойном, тёплом объятии.

Как они могли бы быть счастливы теперь!.. В тишине, при свете лампы, друг с другом.

— Вот так мы и будем жить, — тихо прошептал Эстос, словно угадав её мысли.

Альда услышала, как дрожит его голос.

— А ты не будешь скучать по своим роскошным покоям, прислуге, золотой посуде? — спросила она.

— Нет. Я уверен, что нищенствовать нам не придётся, а остальное — мне не так уж много надо. Я жив. Ты рядом. Я никогда не чувствовал настолько живым и настолько… на своём месте.

— Здесь? В гостинице?

— Нет, не именно здесь. И не внутря пузыря, это уж точно. Раньше я всегда чувствовал что-то… что-то вроде пустоты под ногами. Наступи чуть посильнее и рухнешь вниз. Я не знал, кто я. Ничего не помнил из детства… Я и сейчас не помню, но всё же знаю, что оно было и что ты его помнишь — вместо меня.

Альда вздохнула:

— Думаешь, воспоминания можно вернуть?

— Нет, это невозможно. Просто расскажи мне что-нибудь из нашего детства.

Они говорили почти всю ночь. Альда рассказала об оракуле, о собственной смерти, которую обернули вспять, о дружбе с Эстосом, о его матери и брате, о Безумном Шкезе и татуировке, о взрослении, единственном их тайном поцелуе. А потом о годах без него, об учении и убийствах, побеге за море и возвращении… И о том, что она должна была убить третьего господина, слабого колдуна, владеющего магией столь странной, что Небесный дом не мог смириться с его существованием. А под утро она задремала в руках Эстоса.

И проснулась от яростной боли, прошившей всё её тело.

Альда хотела бы потерять сознание, как это было вчера в лавке торговца полотняным товаром, но её точно что-то удерживало — чтобы она чувствовала всё, что должна была: как выкручиваются суставы, изнутри лопаются кости, кипит кровь.

Когда приступ прошёл, она даже поверить не могла, что её тело не изломано. Только губы искусаны… Эстос, до того прижимавший её к полу, начал осматривать и ощупывать её.

— Что с тобой? Никогда не видел подобного и не читал… А я, кажется, прочитал о всех известных людям болезнях. Это не падучая, потому что твоё тело не совершает непроизвольных движений… Не сухая лихорадка… — Он замер и посмотрел на неё настойчивым, пронизывающим взглядом. — Что с тобой такое? Ты знаешь. Я вижу, что ты знаешь, но не хочешь говорить.

— Я не хочу говорить тебе, потому что… Потому что это не принесёт тебе радости.

— Во имя семи небес! — воскликнул Эстос. — Я догадался, что это радостные известия! Просто скажи, что с тобой. Я люблю тебя, и я имею право знать.

— Я умру. Точнее, как и ты хотел когда-то, убью себя, чтобы избавиться от боли. Хочу только успеть… побыть с тобой ещё, — в горле Альды что-то предательски сжалось.

— Говори!

— Наш клан… Мы уже сотни лет приносим клятву. Это не алтарь, а вроде как стена… Не вроде, а точно стена, но она была освящена жрецами Двора Смерти, и поэтому клятвы, принесенные на ней, обладают большой силой — как если бы это был настоящий алтарь в храме.

— Двор Смерти… Могу представить, — кивнул Эстос. — И что дальше?

— Я обязалась служить своему клану и Двору Смерти, и если они укажут жертву, я должна преследовать её пока не убью или не погибну сама. Не щадить, не отступать… А я… Я не смогла убить тебя. Я отказалась сделать это. Никто из моей семьи не знает про это, но, оказывается, достаточно лишь, чтобы я сама знала. Чтобы я призналась себе в этом окончательно: я никогда не подниму на тебя оружие, Эстос Вилвир, моя цель.

Эстос смотрел на неё пустым, остекленевшим взглядом, но вокруг него теснилась, вскипала, клубилась невыносимая напряжённость, словно мир выворачивался наизнанку. Альда слышала, как часто и зло Эстос дышит.

— Этого не может быть! — произнёс он сквозь зубы. На его лицо словно легла тень потустороннего сумрака.

— Теперь ты понимаешь, почему я не хотела говорить? — спросила Альда. — Потому что мы оба умрём. Я спасла тебя только для того, чтобы умереть самой, а без меня ты… — Она готова была разрыдаться. — Это всё не имело смысла! Не имело смысла вообще уходить из Соколиного дома. Это ловушка. Западня.

Эстос стукнул кулаками по полу. Альда знала, что он чувствует — бессилие. То же самое, что и она.

— Знаешь, что было мудрым шагом? — спросил вдруг Эстос. — Убить меня. Так хотя бы ты осталась бы жива, во всех же прочих раскладах умираем мы оба.

— Я знаю это. Отказавшись убивать тебя, я на самом деле вовсе не спасла тебе жизнь… Я всё это знаю! Но я не могла иначе. Да, я могла сохранить свою жизнь, но ради чего? Ради того, чтобы каждый день и час этой проклятой жизни думать о том, что убила человека, которого любила больше всего на свете? Выторговала себе несколько лет ценой его смерти?! Ты бы хотел для себя такую жизнь?