— Я же обещала! — взмолилась я. Мне не хотелось, чтобы Макс провел эту ночь в камере. Но отец был непреклонен.

— Ничего страшного. Пусть ночку в камере посидит, подумает о своей жизни. — Он прошёл за стол и сел в своё кресло. — Поезжай домой. У меня ещё дела, — смягчившись, видя моё состояние, добавил он.

Без лишних церемоний, отец поднял трубку стационарного телефона и предупредил дежурного, что я спускаюсь к выходу.

Дома от безысходности, я наревелась вдоволь. Я долго не могла прийти в себя, после всего случившегося. До сих пор я не нашла логического объяснения тому, что такой ярый противник наркотиков, как Макс, сам же с ними и попался. И что он там говорил про какую-то книгу? Что за хуйня?

Повинуясь какому-то внутреннему чутью, я зашла во VK. До сих пор мои сообщения Артёму оставались без ответа. Я попыталась написать Аньке, но не смогла — я была у неё в чёрном списке. Это был мой последний шанс прояснить ситуацию.

Что-то было не так в этой истории, но выяснить правду у меня возможности не было. Отец информацию скрывал, Макс ясно дал понять, что не хочет больше меня знать, а общаться с Анькой я сама не хотела, да и она сама, судя по блокировке, желанием не горела.

Я вспомнила нашу безумную близость с Максом в кабинете отца и снова расплакалась. Больше этого никогда не повторится. Я и подумать не могла, что Макс затаил на меня такую сильную обиду. Моё сердце разрывалось от любви к человеку, которого я больше никогда не увижу. Я не знала, как мне жить дальше, да и был ли в этом смысл? Я впала в затяжной период депрессии и беспробудного пьянства.

Уже пару недель я не посещала в универ. Я выходила из дома только в магазин за выпивкой и сигаретами. Бледная, с немытыми волосами и трясущимися руками, я шла утром в ближайший «Алкомаркет», брала там пачку «Парламента», пару бутылок пива и бутылку чего-нибудь покрепче. Рассчитавшись на кассе с продавцом, которого я знала уже по имени, я похмелялась пивом прямо на ступеньках магазина. Затем шла домой уже в хорошем настроении и дегустировала очередной напиток. Напиваясь с самого утра в умат, я спала до самого вечера, затем снова напивалась и так по кругу… Бабушка плакала. Отец молчал.

В одно такое похмельное утро он пригласил меня к себе в кабинет. У отца был, судя по всему, выходной, потому что он ходил по дому в спортивном костюме. Я стояла в библиотеке, силясь вспомнить какое сегодня число и день недели, но у меня не получилось. Только сильнее разболелась голова. Я была готова выслушать лекцию от отца, потому что мне на всё было кромешно похуй.

На столе у отца стояла бутылка коньяка, два стакана и блюдце с порезанным лимоном. Он разлил коньяк и к моему изумлению, протянул мне стакан. У меня сжался желудок от его вида. Вероятно, это было видно по моему болезненному выражению лица, потому что отец усмехнулся.

— Выпей залпом, полегчает, — дал он мне совет. Мы выпили не чокаясь. Отец закусил лимоном. Я такую закуску проигнорировала. — Как дела? — Я пожала плечами в ответ, не глядя отцу в глаза. Он налил ещё. Мы молча повторили. Отец подошел к окну, поставив на подоконник пепельницу, и приоткрыл его. Он достал пачку «Мальборо» из кармана и протянул мне, угощая. Я осторожно подняла на отца глаза. — Не стесняйся, думаешь, я такой кретин, что не догадался, что ты куришь, причем давно? — с усмешкой спросил он. Я несмело взяла сигарету, и мы закурили. Некоторое время отец молчал, глядя куда-то вдаль за окном. — Когда твоей матери не стало, я не знал, как мне жить дальше, — с горечью произнес отец, разглядывая унылую осень. — Я упивался своим горем, день за днем, месяц за месяцем. У меня тоже была возможность забухать, — намекнул отец на меня. Я слушала, не перебивая. Такой разговор по душам был у нас впервые. — И мне было плевать на маленькую дочку, у которой было тоже горе, мне было плевать на мать, на тестя с тёщей, в общем, на всех. — Мы докурили и присели за стол. Отец налил еще коньяк. Даже для меня, желавшей поскорее напиться — это был слишком быстрый темп. — Я жаждал только одного — убить. УБИТЬ. — У отца непроизвольно сжались кулаки. — Прикончить этого отморозка. Я много работал, я не видел и не хотел видеть ничего вокруг. И вот я нашел его. — Отец выпил, я воздержалась. Он устало закрыл лицо руками и сидел так некоторое время. Я ждала продолжения истории, но исповедь давалась ему нелегко. Наконец, он убрал руки от лица. — Я убил его вот этими руками. — Отец поднял руки передо мной, сделав страшное лицо. — Я подождал пару месяцев, пока у него не пройдет ломка. Я хотел, чтобы он ещё помучался перед смертью. Всё это время я мысленно представлял, как я его убиваю. Что я только с ним не делал в своих фантазиях: я стрелял в него, резал, жег огнём… В итоге я просто задушил его, прямо в камере, а потом его выставили висельником. — Отец выпил еще. Я сидела, как громом пораженная, моментально протрезвев. — Я убил человека, — тихо произнес отец. — И чего я добился? Я не вернул Катеньку и сам стал преступником. Каждую ночь он снился мне, каждую ночь просил не делать этого. Но разве могу я всё вернуть назад?

— Папа, ты не мог тогда поступить иначе! — встала я на его сторону. — Я помню, как тебе было больно. Нам всем было больно.

— Я ведь даже не знаю, была ли у него мать, а может быть есть дети. Я же лишил их родного человека, — продолжал самобичевание отец.

— Ты бы хотел, чтобы у тебя был такой сын? А какой из него отец, скажи, пожалуйста? — Мне было жалко отца. Он сам не знал, на что себя обрекал. — Папа! — Он посмотрел на меня с полными слёз глазами. — Я горжусь тем, что ты мой отец. Я всегда знала, что ты причастен к этому убийству. И пусть это прозвучит жестоко, но ты очищаешь наш город от таких мразей. Ты каждый день рискуешь жизнью, чтобы люди такими мразями не становились. Так какая разница, какими средствами? А если бы этот Карпец вышел и еще кого-нибудь убил? Например, меня? Тогда ты бы рвал на себе волосы, что не убил его раньше. — Я рассуждала пристрастно, но доля логики и правды были в моих словах. Теперь я подливала коньяк отцу. Он слушал меня молча, удивляясь, что его дочь, оказывается, думает по-взрослому. Я глотнула из своего стакана. — Знаешь, папа, я поступила бы точно так же на твоем месте, я помню, что ты в маме души не чаял. И я совсем на тебя не злюсь за то, что ты запретил мне видеться с Максом. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я вляпалась в такое же дерьмо.

Отец разрыдался, как ребенок. Я встала и обняла его. У меня самой полились слёзы. Вскоре отец выплакался, похоже, ему стало легче. Он отстранился от меня, вытирая лицо руками. Я села на место.

— Я убил человека, чтобы облегчить свою утрату, а ты убиваешь саму себя, — продолжил отец. Я потупилась в стол, сознавая его правоту. — Лично мне легче жить не стало. Я мог бы сейчас сказать, что ты ещё молода, и найдешь себе кого-нибудь… Но я сам так больше никого и не встретил. Я мог бы сказать, что ты должна подумать обо мне и бабушке, но я сам в своем горе не думал ни о ком. Я — плохой пример. Поэтому я ничего не могу тебе сказать, кроме того, что мне больно смотреть на то, что ты делаешь со своей жизнью.

— Я не знаю, зачем мне жить дальше, — призналась я.

— По крайней мере, твой Макс не умер, и дает сейчас концерт в Казани. — Я знала, что Макс уехал с группой в тур. Отец, похоже, тоже следил за его жизнью, и он явно не был подписан на инстаграмм Макса. Значит, отец и Макс общаются. — Может быть, тебя это как-то утешит, но скоро с Глинского снимут все подозрения, и он станет чист перед законом, как стекло. — Я открыла рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но он жестом остановил меня. — Большего не могу сказать, даже не спрашивай. Идет серьезное следствие, мои ребята работают.