Мы обогнали Дженкинса, который вышагивал по темной аллее и вот-вот должен был поравняться с нами.

Катриона постучала по моему плечу, я выпутала из ткани нашу сообщницу, и под яростное кваканье мы с Катрионой потоками воздуха подбросили ее на Дженкинса. В последний момент тот развернулся и поймал негодующую амфибию в руки.

— Кто же это тебя так, бедняжка? — Дженкинс рассматривал дрыгающего лапками переростка. — Ай-яй-яй. Кто-кто? У-у, нехорошая девчонка... — Дженкинс будто бы прислушался к "собеседнице". — Нет-нет, ты преувеличиваешь, и вовсе она не стерва.

Что он себе позволяет, покусай его Цербер?!

— Ей скучно во дворце. Представь, если бы ее выдали замуж за какого-нибудь принца или короля... Да-да, ты права, бедные подданные...

Нахал!

— Но ведь и ей несладко.

Катриона, зажав себе рот, беззвучно тряслась рядом от смеха.

— Видела бы ты, как у нее горели глаза, когда она мазала петли ворот.

Что? Он заметил меня?

— Направить бы ее пыл на научные опыты, в исследования, но где ж ты во дворце науку найдешь, а магии у нее мало. Или в путешествия по неизведанным местам, да кто же ее отпустит, пока она принцесса.

Жаба издала протяжное "ква", и Дженкинс почесал ее по шейке:

— Сейчас помогу, не кричи.

Он достал из-за ворота какой-то маленький предмет на цепочке, коснулся жабы, и та уменьшилась до обычного размера. Дженкинс посадил ее в кусты по другую сторону дорожки, отвесил ей!!! поклон и поспешил прочь.

— И вовсе я не стерва! — прошептала я ему вслед.

— Он так и сказал, — всхлипнула Катриона, не в силах больше сдерживать хохот.

В покои я вернулась в отвратительном настроении, и не потому, что Дженкинс меня раскусил и устроил показательное выступление. Его слова про научные опыты и про путешествия по неизведанным местам пробудили внутри глухую тоску. Дженкинс будто заглянул внутрь моего существа и вытащил на свет желания, которых я сама не осознавала. Но… кто же меня отпустит, пока я принцесса.

Позже появилась Энни и смущаясь, сообщила, что Дженкинс продрался сквозь кусты, поймал обеих сплетниц за юбки и допросил о пристрастиях принцессы в чтении и в науках.

Похоже, этот негодяй решил влюбить в себя гордую принцессу и покинуть дворец. Да, наверняка Дженкинс от меня откажется, зачем ему опальное Высочество... Но позабавиться он не прочь.

Я швырнула одну подушку в другой конец спальни, избила другую и запинала ногами третью. Я уже, было, подскочила, чтоб кинуться в кабинет и порвать листок с именем Дженкинса, но сообразида, что тогда останется один Сантион. Может быть, сделать Дженкинсу пакость и избрать его женихом? Папенька не потерпит от него отказа, и я посмотрю на бледный вид этого мерзавца. Вот только придется выйти за него замуж.

Стрикс!

Я придумаю что-нибудь другое.

В креслах среди книжных стеллажей расположились Сантион, Дженкинс, Вольф, Виллиамс и Белл. Командор утром покинул дворец — его ждал штаб флота. Хоть кому-то польза от папенькиного сумасбродства.

Сантион и Дженкинс кидали друг на друга взгляды, будто прощупывали противника перед поединком. Вольф сидел с постным лицом старой девы. Виллиамс не скрывал скучающего вида, а Белл выражал светский интерес.

— Я собрала вас, чтобы получше узнать о предпочтениях, милорды, господа. Мне бы хотелось услышать о какой-нибудь книге, которая произвела на вас впечатление. Лорд Белл, начнем с вас.

Я могла бы не придерживаться этикета, по которому положено начинать со старшего по статусу, но я хотела дать Сантиону и Дженкинсу — а меня интересовали только они — время собраться с мыслями.

Белл заговорил о некоем романе. Из его пространных объяснений я поняла только, что юная леди вышла замуж за простолюдина, вздумав досадить отцу, который сватал ей молодого барона, но ничего хорошего из этого не вышло. Весьма, весьма прозрачный намек.

Я предложила рассказать об интересной книге Сантиону. Тот принялся развивать успех, которого достиг во время прогулки, и поделился прочитанным из "Легенд и мифов Древней Эллации". По его мнению описанные там магические животные вполне могли водиться три тысячи лет назад. Некоторые были полуразумны, а другие более чем разумны. Например, шесепанх. Рассказывая про шесепанха, Сантрион едва ли не устроился лежа в кресле, разве что хвостом лапы не обмотал. Передавая содержание философских споров человекольва, Сантион делал вытянутое непроницаемое лицо, а после изображал отчаяние философов, которые рвали на себе волосы от понимания — переговорить эту чудовищную зануду они не в силах. По легенде, однажды к шесепанху пришла женщина и вела с ним беседы шесть дней кряду, а на седьмой день, не прекращая спора, они удалились вместе, и никто их с тех пор не видел.

Это было намного интереснее нравоучительного романа Белла. Впрочем, Белла я давно вычеркнула.

Дженкинс назвал "Исторические хроники в изложении мэтра Альвалиса". О, милорд, все же хотите произвести на меня впечатление. Но по насмешливому взгляду я поняла, что лорд Дженкинс не попался в ловушку, а зашел в нее, словно в гостиную на званом вечере, и с комфортом расположился.

Книгу эту я, действительно, знала и любила. Как раз позавчера собиралась взять ее перечитать, но кто-то перехватил ее раньше меня. Возможно, что и Дженкинс. Но в любом случае, я с удовольствием выслушала его изложение битвы при Ксебераньше.