— Тьфу-тьфу-тьфу, пока все нормально.

— Ладно, говори другую плохую новость.

Я почему-то думала, что и вторая будет такая же «плохая», как и первая, но Люська сразу посмурнела.

— Нет, Свет, эта действительно плохая. Мы вчера с Питером даже поругались. Он знает, что ты беременна. А еще хуже, что Тони тоже знает.

— Твою мать… — я чуть со стула не упала. — Ты что, сдурела?! Какого?..

— Не смотри на меня, я ни при чем. Питер, зараза, молчал, а вчера проговорился. Мне проговорился. Оказывается, Тони сам догадался. Еще когда ты там была. Все-таки умеет считать, как выяснилось. Ну, и всякое там два и два сложил, как и я. И все ждал, когда ты ему скажешь. А ты не сказала. И он решил, что тебе не нужен. А когда ты ему прислала смс и обрубила все хвосты, окончательно в этом убедился. Это он Питеру сказал, они в Рэтби вдвоем ездили. Там и поговорили. Ну а Питеру, видимо, кто-то из слуг шепнул.

— А слуги-то каким боком? — не поверила я.

— Светааа, — поморщилась Люська. — Ты в Скайхилле прожила три месяца, но так и не поняла, где оказалась? Смотри, сидит, допустим, прислуга в полном составе за ланчем или обедом. «Интересно, — говорит кто-то, — мадам Светлана в последнее время вся такая бледная, нервная. Похудела». «Не ест почти ничего», — говорит Энди. «И вино за обедом не пьет», — говорит Томми. «И верхом не ездит», — говорит Джерри. «И использованных тампонов в ее мусорной корзине с июля не было», — говорит Энни. «Ооо…» — говорят все. А уж кто до Питера довез — неважно.

— Зашибись… — простонала я, закрыв глаза.

— И это еще не все, Свет… Не знаю, за каким хреном, но он дал Тони твой телефон. Питерский. Почти месяц назад. Но, я так понимаю, Тони тебе не звонил.

— Нет… — я почувствовала, как меня разбирает истеричный смех. — Я-то думала, что хуже известия о его свадьбе уже ничего быть не может. Помнишь, про пессимиста и оптимиста?

— Помню. Я не знала, стоит ли тебе все это говорить. Извини, если…

— Нет, Люсь, хорошо, что сказала. Теперь все точки…

— Над ё расставлены, — подхватила Люська.

— Ты тоже считаешь, что я неправ? — спросил Тони.

— Я никак не считаю, — дипломатично ответил Джонсон и перевернул страницу газеты. — Меня это вообще не касается.

Теперь, когда хозяева приезжали в Скайхилл только на выходные, да и то не каждый раз, они часто проводили вечера вдвоем. Обед для слуг подавали на час раньше, в девять часов Джонсон закрывал входную дверь, и они шли в его кабинетик — небольшую подвальную комнатку с окошком под потолком. Сидели, читали газеты или смотрели телевизор, играли в шахматы, разговаривали под традиционный бокал бренди.

Впрочем, разговоры не слишком клеились. Хотя Джонсон вернулся в Скайхилл только в начале ноября, обо всем, что произошло в его отсутствие, разумеется, узнал сразу же. И Тони чувствовал, что его отношение изменилось. Джонсон держался вежливо, но прохладно.

Тони давно догадывался, что дворецкий неравнодушен к Свете, хотя тот никогда этого явно не показывал. Но оказалось, что и все остальные слуги — кроме, разумеется, Эшли — не на его стороне. Даже Салли, которая всегда строила ему глазки. Что касается Энни, Люси уволила ее сразу же, как только закончился светский сезон. По вполне веской причине: в отсутствие хозяев для текущей уборки хватало и одной горничной. Однако рекомендацию Люси дала ей такую, что хуже не придумаешь. Нет, в ней не было ни единого негативного слова. Но подана характеристика была так, что любой мало-мальски опытный управляющий сразу должен был понять: с этой девушкой лучше не связываться.

Питер был прав: о том, что Света, возможно, в положении, шептаться в доме начали еще за неделю до ее отъезда. Он понял это по любопытным взглядам, шепоткам за спиной, многозначительным ухмылкам. Кто знает, может быть, даже ставки делали, чем все закончится. И еще какое-то время потом выжидали. Но как только стали замечать их с Эшли вдвоем … Вот тут-то он и стал для всех негодяем. Можно было ходить и объяснять каждому, что все было не совсем так… или совсем не так. Или вывесить плакат. Но это бы не помогло. В глазах общественности он все равно был мерзавцем, который соблазнил доверчивую девушку (ничего, что ей уже за тридцать?), бросил беременную и начал обхаживать следующую.

А с Эшли все получилось крайне глупо. Она начала вешаться на него чуть ли не с первого дня. Кокетство ее было неуклюжим и настырным, а попытки намекнуть, что вакансия занята, игнорировались. Возможно, оборви он ее резко и недвусмысленно — ничего бы и не случилось. Но Тони снова наступил на те же грабли, что и с Хлоей.

Когда-то давно, в бытность подростком, он сильно страдал от невнимания со стороны девчонок. Маленький, тощенький, Тони был похож на ощипанного цыпленка и выглядел года на три младше сверстников. В четырнадцать резко пошел в рост, и стало еще хуже: одноклассники шутили, что Каттнер может спрятаться за шваброй. «Закройте форточку, Каттнера сдует сквозняком!»

Два года он не вылезал из спортзалов: тренажеры, бокс, теннис, футбол. К шестнадцати обзавелся наконец вполне годной для своего возраста мускулатурой, но тут свалилась новая напасть: юношеские прыщи. Причем в таком жутком количестве, что прежнее прозвище Стикмен [1] сменилось на более изысканное, но не менее обидное Тотус Флорео [2] или просто Тотус. В этом был еще и особый намек на героя песни, который страдал от неразделенных романтических устремлений: разумеется, безответный интерес Тони к противоположному полу не остался незамеченным.