— В общем, мистер Браун стал избивать Кэнди, — продолжила она. — А Квимбо заступился за нее и подбил нашему доблестному управляющему глаз.

— Этот треклятый ниггер поднял на меня руку! — завопил Браун. — За это полагается смерть! Так ведь, мистер Фаулер? Так?

— Так то оно так… — протянул Джеймс. — Но…

— Решать это должен ты, — вклинилась Элизабет. — А мистер Браун собирался повесить Квимбо в тот же день без суда и следствия. Я с трудом уговорила его позвать шерифа.

— Почему ты не дождался меня? — рявкнул на Брауна Джеймс. — Кто дал тебе право распоряжаться моими рабами?

— Но ниггер поднял руку на белого… — пробормотал тот.

— И что с того? Это твой ниггер? Кажется, ты возомнил себя хозяином этой плантации. Пользуешь моих негритянок, вешаешь моих рабов… Ты что, пропил последние мозги?

— Но сэр… Я…

— Заткнись!

— Но эти проклятые ниггеры сбежали из-за вашей жены, — пробормотал Браун. — Она велела мне дождаться шерифа, и мы заперли их в сарае. А наутро их и след простыл…

Элизабет уперла руки в бока.

— Так надо было их охранять, а не напиваться вдрызг, — насмешливо заявила она. — Конечно, они не хотели умирать, вот и сбежали.

Джеймс повернулся к Брауну.

— Ты звал негроловов? Пускали по следу собак?

— Я хотел, но ваша супруга мне запретила. Сказала, что займется этим сама.

— Идиот! Нашел кому верить. Янки-аболиционистке. — Он смерил Элизабет презрительным взглядом. — Ты же так и не снарядила погоню, я прав?

— Да, не снарядила, — дерзко ответила она. — Пускай уж они лучше сбегут, чем их повесят или загрызут собаки.

— Когда это было?

— Три недели назад.

Джеймс досадливо махнул рукой.

— Ну, тогда это уже бесполезно. Они или на Севере, или сгинули где-то в болоте. — Он повернулся к Брауну. — Я вычту их стоимость из твоего жалованья.

— Что?! Но почему? — вскричал тот.

— Потому что ты — безмозглый кретин, а за глупость нужно платить.

Браун понурился, что-то плаксиво бормоча под нос, а Элизабет мысленно поздравила себя с маленькой победой.

Миновала неделя, и жизнь на плантации вошла в свою колею. Джеймс поднял дневную норму добычи хлопка и сократил на час обеденный перерыв, но к счастью не тронул остальные новшества — перчатки и плату за переработку.

Элизабет радовалась и этому, потому что с возвращением мужа других радостей у нее поубавилось. После свидания в конюшне увидеться с Самсоном ей больше не удалось. Принимать его у себя она, разумеется, не могла; тайком бегать в конюшню было слишком опасно; а когда Элизабет попросилась в гости к Паркерам, Джеймс увязался за ней.

Тоска по Самсону разрывала душу, а тело жаждало его ласк. Элизабет даже стала носить под одеждой подаренный им талисман. В минуты безысходной печали она сворачивалась калачиком в кресле и, поглаживая пальцами полированный клык, предавалась воспоминаниям.

Джеймс приходил к ней по ночам, и от этого становилось только хуже. Когда он пыхтел на ней, она представляла на его месте Самсона, но разве можно себя обмануть? Это было не то. Совсем не то. Чужое тело, чужие руки, чужой запах… все не то. Правда Джеймс не утруждал себя ласками и поцелуями, но Элизабет этого от него и не ждала. Лучше бы он просто оставил ее в покое.

Хорошо, хоть Анна после долгих напоминаний все-таки раздобыла настой от беременности. Элизабет не имела ни малейшего желания рожать Джеймсу детей. Она не знала, как долго сможет обманывать его, но решила тянуть до последнего. Она и так здесь как птица в клетке, а ребенок и вовсе навесит на нее неподъемные кандалы.

Как-то в середине октября семейство в полном сборе сидело в гостиной. Погода стояла еще теплая, но по ночам уже было прохладно, и в камине зажигали огонь, чтобы не выстудить дом.

Джеймс листал газету, дымя сигарой, свекровь вышивала, а Элизабет в третий раз перечитывала «Оливера Твиста». Она уже прочла все книги, которые привезла с собой, а на ее просьбы, купить в Мейконе новые, Джеймс отвечал отговорками.

Миссис Фаулер выражалась яснее:

— Книжонки — это глупости для праздных пустоголовых девиц, — презрительно говорила она. — А ты, дорогуша — замужняя дама, и тебя должны волновать более серьезные дела.

Элизабет понятия не имела, о каких «более серьезных делах» идет речь. Плантацией занимался Джеймс, домашними слугами руководила свекровь, и передавать бразды правления снохе старуха не торопилась.

Разве что, перчатки быстро изнашивались, и рабам постоянно требовались новые, но с пошивом вполне справлялись Анна и Люси. От скуки Элизабет тоже иногда присоединялась к ним, но когда пальцы уставали от иглы и наперстка, хотелось занять чем-нибудь увлекательным и мозги.

Впрочем, чтение не доставляло такого удовольствия как раньше. Особенно любовные романы. Страсти и переживания героев напоминали Элизабет ее собственные, и она начинала тосковать по Самсону еще сильней…