— Ничего страшного, порезалась.

Мы выходим из злополучной больницы и проходим на парковку. Я нажимаю на кнопку и бабушка раскрывает дверь пассажирского сиденья, помогая Тимуру положить внутрь Матвея. Когда Тимур заводит двигатель, а бабушка вместе с Матвеем устраивается сзади, я смотрю на серьезное лицо водителя:

— Куда мы едем?

— В одну частную клинику. Там точно не будет такого отвратительного отношения.

***

Стоило нам войти внутрь клиники, как к нам сразу подошли медицинские братья с каталкой в руках. Тимур положил Матвея на плоскую поверхность, и мы с бабушкой собирались последовать за каталкой, но сильная мужская рука перехватила мое запястье.

— У девушки рана на ноге, обработайте, — эта фраза была адресована молодой девушке за стойкой регистратуры. Медсестра кивает и обращается ко мне:

— Пройдемте в перевязочную.

— Нет, все в порядке, мне нужно к младшему брату.

— У нее осколки в ноге и кровь не перестает течь, — снова адресовано не мне. Тимур будто совсем меня не замечает.

— Тимур! Ты меня слышишь?! Я пойду к Матвею!

— С твоим братом сейчас бабушка, я разберусь с оформлением и тоже присоединюсь к ним. Не упрямься хотя бы сейчас, Адель.

Серьезный голос и сосредоточенный взгляд карих глаз заставляет меня замолчать и послушно пройти в перевязочный кабинет. Тимур остается в холе и последнее, что я видела, перед тем как двери за мной закрылись, это то, как он подошел к стойке регистратуры.

Далее последовали тридцать минут настоящего ада. Из моей ноги без капли анестезии вытаскивали глубоко проникшие осколки стекла. Пришлось даже немного разрезать кожу. После обработали рану заживляющей мазью и вновь перебинтовали чистым бинтом. Дали таблетку анальгетика и предложили расположиться в комнате отдыха, на что я конечно же отказалась.

Только я выхожу из кабинета, неумело переставляя выданными костылями, меня сразу же встречают темные мужские глаза.

— Как нога?

— Ужасно болит, но, надеюсь, что болеутоляющее подействует, — я пытаюсь улыбнуться и смотрю на мужчину. — Где Матвей?

— На третьем этаже, — Тимур помогает мне войти в лифт и нажимает на круглую серую кнопку с цифрой три. — Мне нужно знать, кто это сделал.

— Я не знаю, Тимур. Я просто хотела надеть стрипы и почувствовала режущую боль.

— Уверен, у тебя есть предположения.

— Есть, но давай сейчас не об этом.

Двери небольшого лифта раскрываются в разные стороны, и мы выходим на этаж. Статус этой клиники сразу можно определить по роскошному дизайну, дорогому оборудованию и количеству вежливого и улыбчивого персонала.

Мы проходим в светлую палату, в которой есть все необходимое: удобная кровать для пациента с множествами кнопок вызова персонала и возможностью поменять положение кровати, прикроватная тумба с телефоном, огромный плазменный телевизор, бежевый раскладной диван у окна, напротив него журнальный столик.

Бабушка в этот момент была в коридоре и разговаривала с лечащим врачом Матвея. Я подхожу к большой кровати, по сравнению с которой Матвей кажется крохотным, и присаживаюсь рядом на стул. Беру в руки маленькую ручку и перебираю тоненькие пальчики. В его предплечье натыканы разные иголки от систем. Я понимаю, что это необходимость, но смотреть на это — просто невыносимо.

— Мам… Мамочка, это ты? — я дергаюсь и смотрю, как губы младшего брата шевелятся, хотя его глаза закрыты. Мой малыш бредит.

— Да, зайчонок, это я, — я сглатываю образовавшийся ком в горле и называю Матвея так, как при жизни звала его мама.

— Ты пришла… Я очень скучал.

— Я всегда буду тут, рядом с тобой, — я всхлипываю и вытираю слезы со щек. Тимур смотрит на меня и, кажется, впервые видит как я плачу.

Я разрешаю себе слабость, позволяю Матвею почувствовать материнскую любовь, надеясь, что это поможет ему вылечиться и на утро он ничего не вспомнит.

— Спасибо за все. Но ты не обязан быть здесь, — я шепчу, смахиваю влагу с мокрых щек, прикасаясь губами к холодной ручке ребенка. Замечаю, как Тимур переводит взгляд с Матвея на меня.

— Я знаю. Но я хочу. Хочу быть рядом с тобой и твоей семьей, — в его взгляде возникает новый блеск, ранее совсем мне не знакомый. Мне кажется, что с этой минуты моя ненависть по отношению к этому мужчине навсегда исчезла из моего сердца, освобождая место для чего-то трепетного и более важного.

Язык любви… Что включает в себя эта фраза? Может поцелуи в лоб по утрам, когда ты нежишься в теплой пастели, а он выходит на морозную улицу? Или возможно когда он знает о твоей неуклюжести и кладет руку на угол деревянного стола, пока ты пытаешься поднять вилку с пола? Может быть, когда ты ранним утром готовишь его любимые сырники, которые сама терпеть не можешь?