Затащила в гостиную все еще стоящие в коридоре вещи. В новых покупках у меня были брюки и легкая курточка.

— Агата Эдуардовна, я схожу прогуляюсь, осмотрюсь, — зашла на кухню, чтобы предупредить на всякий случай женщину. — Если Дит меня потеряет, пусть звонит на сотовый.

Будущая свекровь ответила что-то среднее между «конечно» и «нечего там смотреть», не прекращая бряцать посудой. Ей было не до меня: в сковородках уже вовсю жарился, парился, тушился обед на целое войско, не меньше.

— Может быть, вам помочь? — предложила на всякий случай, наблюдая, как орчанка одновременно шинкует капусту, отбивает мясо и натирает сыр, лавируя между столом и плитой.

— Зачем? — удивилась она. — У меня всё под контролем. Иди-иди. Я Дитриху передам. А на обратном пути сметаны захвати. Для пельменей не хватит.

Улица встретила меня прохладой и тем самым ветром, который ни с чем не спутаешь. Северный, пробирающийся сквозь одежду. Я поежилась, прошлась по улице, на которой мне предстоит прожить целый год. Заглядывала в окна первых этажей. Где-то шумело радио, работал телевизор. Здесь жили люди, растили детей, ходили на работу. Пусть их не так много, но они были.

Город умирал, но не вымер окончательно.

Со мной даже поздоровался какой-то мужчина, причем с такой простотой, словно всегда знал меня. Наверное, здесь так принято — здороваться даже с незнакомцами.

Я шла, никуда конкретно не стремясь. Вспоминала фотографии, пропитанные нежностью. Неужели Дитрих развешивал их сам? Печатал, подбирал рамки? Там ведь были и снимки отца, и братьев, и совместные фото. На одной три разновозрастных мальчика-орка так улыбались, что не оставалось сомнений: они любили друг друга. Там, в прошлом.

А сейчас?

Дитрих ведь не говорил, что ненавидит братьев. Наоборот, его голос всегда наполнялся едва заметной грустью, когда речь заходила про Платона со Златоном.

А вот фотографий невесты Дита, Наташи, я не нашла. Можно, конечно, сказать, что сейчас не принято проявлять пленку, и все ценные кадры сохранены в памяти телефона — но что-то подсказывало, что она так и не стала для орка частью семьи.

Он же сам сказал мне, что не умеет любить.

Чем больше я думала про отца и братьев Дитриха, тем чаще в голову лезли мысли о собственной семье. Я ведь ничего толком не знала об отце. Мама сказала, что он умер, и я всегда принимала это как истину, не задавая лишних вопросов. Несчастный случай, всё и так понятно. Зачем бередить прошлое?

Но сейчас внезапно задумалась о том, каким он был. Любил ли он мою мать? Как относился ко мне? Вроде бы компания, которой сейчас заправляла мать, раньше принадлежала ему. Ну а после смерти перешла в управление Орловой. Уважали его сотрудники или ненавидели?

Кроме пары старых черно-белых фотографий, мне ничего от него не осталось. Даже интернет про него молчал.

Как будто и не было такого человека…

Я дошла до пустой детской площадки. Заунывно скрипели качели.

— Попробуем, — сказала самой себе, коснувшись ладонью ствола чахлой березы, что росла прямо посреди песочницы.

Вообще-то трогать дерево незачем, но мне хотелось контакта. Хотелось ощутить, как именно энергия перетекает от меня к березе, как пульсирует под её корой.

Но… ничего.

Хоть обнимись с березой, хоть сама врасти в неё, но природная магия молчала. Она даже не накатывала всплесками, как раньше, а просто отсутствовала.

Внезапно меня охватил страх. Это как потерять руку — лишиться чего-то, что было у тебя всегда. Стать бесполезным, жалким. Подобием себя прежнего.

Что случилось?..

Я же не могла… не могла же я потратить всю магию…

Сев на корточки, я ладонями водила по траве. Безнадежно. Внутренняя энергия попросту исчезла. Как будто её никогда во мне не было.

— Тетенька, а что вы делаете? — внезапно донесся до меня голосок.

Я обернулась.

Маленький, лет семи, мальчишка в салатовом дождевике поверх свитера смотрел на меня очень уж заинтересованно. Совсем один, без родителей. Видимо, здесь не боятся отпустить детей гулять без присмотра.

— Да так, ничего особенного, — начала и вдруг…

… Я увидела себя на берегу реки, стоящую вместе с толпой незнакомых людей, окруживших маленькое тельце в салатовом дождевике, бездыханно лежащее перед нами. Ручки раскинуты. Мокрые волосы налипли на бледный лобик. В приоткрытом ротике навсегда застыло удивление. Вода накатывала волнами, пытаясь забрать мальчонку в свои владения. Тянулась к нему. Разбивалась о песок и камни.

— Егорка… Егор… проснись! — рыдала молодая рыжеволосая женщина, тормоша тельце. — Помогите же ему! Вызовите «Скорую»! Быстрее! Ему плохо!