Помню, снежной зимой 1972 года бригада участвовала в армейском учении. Зенитным ракетным дивизионам и командному пункту бригады предстояло первыми занять позиции в исходном районе перед наступлением, то есть до развертывания в атаку танковых и мотострелковых полков. Колонные пути на маршрутах выдвижения войск были проложены в глубоком снегу и не позволяли объезда техники в случае ее остановки. И если бы случилась такая непредвиденная остановка дивизионов на марше, то танковые полки не смогли бы в назначенное время выйти на рубеж атаки.

С. Ф. Ахромеев взял мою рабочую карту и каллиграфическим четким почерком написал приказ на выдвижение бригад со сроками занятия позиций и освобождения маршрутов для войск и устно разъяснил значимость этого приказа. Таким образом, обострялась моя ответственность за выполнение поставленной задачи и, главное, ответственность за начало и исход всего армейского учения.

Строгая внешность командующего, его подтянутость, серьезное, живое, слегка улыбчивое лицо с ясным и острым взглядом создавали впечатление особой интеллигентности этого человека. В общении с людьми он был немногословен, никогда не прерывал подчиненных без нужды и внимательно их выслушивал. В докладах не терпел многословия и пустых расплывчатых фраз. Обычно тактично останавливал офицера и никогда не делал разносов, не говоря уже о грубых выражениях. Слышал однажды, как после сумбурного и путаного доклада он бросил фразу: «Это бред сивой кобылы». При обращении к офицеру обычно называл его по фамилии и обязательно впереди приветливое слово «товарищ». Это приближало командующего к подчиненным в его общении с людьми. Но если он называл кого-нибудь только по званию, то это означало, что здесь уже официальное выяснение обстоятельств дела и жди серьезных замечаний по службе.

Наблюдая С. Ф. Ахромеева в армейских буднях и особенно в полевых условиях на учениях, все видели, что он никогда не создавал себе комфорта и каких-либо послаблений, был очень сдержан в быту. Я ни разу не видел его на «командирских обедах», он предпочитал военторговскую столовую со всеми офицерами. Этот человек лично во всем был безупречен.

Он не искал в работе легких путей, не обходил препятствий, не прятался от опасности. Он выполнял самую ответственную и тяжелую работу, которую ему поручали, и не жалел себя, отдавал все умственные и физические силы, не думая ни об отдыхе, ни о славе. В любой обстановке можно видеть его поистине железное упорство и твердый характер, но в то же время он был всегда справедлив. Этот характер был выкован войной. В своих воспоминаниях Г. К. Жуков написал: «Высшее достоинство человека состоит не в том, чтобы взлететь на большую должность и мучить этим и себя и других, а в том, чтобы на любом посту хорошо и исправно делать порученное дело» — думаю, что этого принципа придерживался и Ахромеев.

Более обстоятельного в делах, работоспособного, трудолюбивого по большому счету военоначальника трудно вспомнить. Он ценил жизнь солдата и постоянно держал на контроле соблюдение воинского порядка в частях, особенно в ночное время. Часто звонил в конце своего рабочего дня командирам частей на квартиру. Уже перед сном, бывало, спросит: «Все ли у вас, товарищ Суровцев, продумано на завтрашний день? Как организован контроль службы, будет ли порядок ночью?» После такого разговора с командующим порой начинаешь дорабатывать еще два-три часа и тогда ночью действительно не спишь, а дремлешь.

Это был человек исключительной пунктуальности, не помню случая, чтобы он куда-либо опоздал, и не терпел этого в общении с подчиненными. От Борисова до Межицы, где дислоцировалась бригада, около 150 километров белорусских дорог. И если он назначил время приезда в бригаду в 8.00 утра, то можно не сомневаться, что на контрольно-пропускной пункт приедет точно в назначенное время. Порой создавалось впечатление, что он приезжает раньше, а потом где-то вблизи выжидает время.

В автомобиле всегда сидел рядом с водителем, не имел привычки сидеть за его спиной, как ездили тогда большие начальники, берегли себя.

Никогда не приезжал в полк или бригаду, не оповестив заранее о времени и цели своего приезда. В его практике не было внезапных наездов, чтобы не срывать плановую работу командира. Такое случалось у командующего Белорусским военным округом, Героя Советского Союза генерал-полковника Третьяка Ивана Моисеевича, но то была особая армейская методика проверки некоторых командиров дивизий и полков, если можно сказать, своеобразная «школа» по привитию чувства ответственности за порученное дело. Особенно часто это проявлялось в ходе строительства каких-либо объектов в гарнизонах. И. М. Третьяк в этом случае нажимал и на командующих армиями. Одно посещение С. Ф. Ахромеевым бригады было связано со строительством двухэтажного здания штаба. Мы отстали от графика, а когда вернулись с госполигона, уже наступала зима. В здании штаба не было окон, не отштукатурены стены. Короче говоря, была «коробка». С. Ф. Ахромеев для осмотра стройки пригласил и начальника тыла бригады. Молча обошел все помещения и довольно мрачным тоном сказал: «До Нового года осталось 45 дней. Командиру и штабу бригады занять рабочие места в новом помещении до 20 декабря. О выполнении приказа доложить шифровкой к 18.00 двадцатого».

Начальник тыла бригады подполковник Г. М. Маневич заявил, что это нереально, и попросил закончить работу весной следующего года. Командующий посмотрел на него довольно сурово и ответил: «Вы не уложились со сроками стройки, и если не будет выполнен мой приказ, то последствия будут соответствующие». Через месяц начальник тыла написал рапорт с просьбой уволить его в запас, а мы вселились в недостроенный холодный штаб.

В повседневной жизни Ахромеев целиком и полностью отдавал себя службе. Его рабочий день был, как говорят, от темна до темна. Когда я служил в Борисове из окон моей квартиры, которая была рядом со штабом армии на проспекте Революции, были хорошо видны окна его кабинета.

Утром встаешь и первым делом смотришь в сторону штаба — свет в окнах кабинета командующего уже горит. После продолжительного рабочего дня поздно вечером, когда ложишься спать, снова посмотришь — командующий еще работает. Потом мы узнали: рабочий день С. Ф. Ахромеева начинался в 6.00 и заканчивался около 23.00. Работал он и все выходные дни. Однажды мы спросили, бывает ли у него когда-нибудь отдых. Он ответил: «В день Конституции я работаю до обеда, потом отдыхаю». Только своим упорным трудом и, безусловно, талантом Ахромеев достиг вершины военной карьеры. Одного великого спросили перед смертью, как он мог на протяжении одной жизни столько сделать. Он ответил: «Если бы любой другой человек столько работал, как я, он достиг бы значительно большего».