— Я даже не знаю, где я могу её переплавить.

Я же не могу просто наведаться в кузницу Исолакуори, или засунуть птицу в свою печь?

— Я уверен, что в Раксе полно кузнецов, которые будут более чем рады забрать её у тебя и при этом хорошо за неё заплатят.

Глаза Фибуса становятся такими же блестящими, как у ворона, когда он говорит:

— А знаешь что? Давай это сделаем!

Мой следующий вздох застревает у меня в горле, и я закашливаюсь.

— Это невероятно разозлит моих родителей и избавит меня от источника моих кошмаров. Это что-то типа очищения.

Его руки поднимаются к чёрному штырю, а я моргаю, так как моё лицо словно обдает какой-то волной.

Он собирается отдать мне птицу. Это слишком легко. Если это так легко, то из этого не может получиться ничего хорошего. Бронвен, должно быть, как-то повлияла на эти пророческие поиски сокровищ.

Я поднимаю руки к чёрному шипу, но застываю, когда Фибус шипит:

— Обсидиан. Он токсичен для людей.

— Только вот я не человек.

— Ты наполовину человек, так что лапы прочь.

Фибус упирается ногой в стену, и по тому, как покраснел его лоб, я понимаю, что ему приходится приложить усилие.

— Когда твоя семья возвращается из Тареспагии?

— В следующем месяце.

Спасибо тебе, Котел. Или спасибо, Бронвен.

— Ах да, ворон целиком сделан из железа, поэтому, что бы ты ни делала, не трогай его или твоя кожа слезет. Я бы не хотел, чтобы твои руки выглядели так же ужасно, как и ноги на предстоящем свидании.

Свидании с моим будущим мужем. Нереально. И всё же… железные вороны существуют.

— Как же глубоко засел этот шип! — бормочет Фибус, пот стекает у него со лба.

Скорее всего, он не может его снять, потому что воронов должна собрать я. Я оглядываю шип, и у меня чешутся руки схватиться за него. Но что если… что если он меня отравит?

Фибус пыхтит и стонет.

— Ты похож на спаривающегося медведя.

Он затихает, и мне приходится проверить, не упал ли он в обморок от перенапряжения.

— Спаривающегося медведя, — повторяет он и фыркает.

Я улыбаюсь, и моя улыбка прогоняет волнение, которое нависло надо мной с тех пор, как я вошла в этот подвал.

— С другой стороны, если Гвинет будет проходить мимо, она решит, что мы её вешаем. Отличное прикрытие.

Проходит ещё минута, во время которой я осматриваю помещение в поисках какого-нибудь инструмента, которым можно было бы отрубить шип, как вдруг Фибус протяжно объявляет:

— Алли-мать-его-луйя!

Он отрастил лиану длиной с моё предплечье, и она выдернула шип из стены, словно пробку.

Птица, которая волшебным образом не погнулась и не сломалась, повиснув на одном крыле, падает прямо на меня. Из её раскрытого крыла торчит дротик из чёрного дерева.

— Берегись! — вскрикивает Фибус в тот самый момент, когда железные когти ворона врезаются в моё обнаженное предплечье, а подставка царапает костяшки моих пальцев.

ГЛАВА 22

Я отпрыгиваю назад, но уже слишком поздно… И я говорю сейчас не о крови, которая выступила на поверхности моей раны.

Лицо Фибуса, покрытое блестящими капельками пота, становится мертвенно-бледным. Он таращится на мою разорванную кожу и на ручейки крови, стекающие по моей руке, которую я подняла вверх, чтобы остановить кровь.

— О, Боги. Нам надо найти для тебя лекаря! — его голос звучит пронзительно и нервно. — О, Боги.

Теперь его глаза блестят так же ярко, как и его лицо. Они полны слёз, потому что он решил, что из-за него я сейчас умру.

— Фэллон… О, Боги.

Его лиана падает на каменный пол, точно мёртвая змея, после чего исчезает в его ладони, а железный ворон продолжает раскачиваться, точно часовой маятник, который отсчитывает мои последние минуты.

— Фибус, тише. Всё в порядке.

— Нет, не в порядке. Это не…

Из него вырываются рыдания и низкий хрип.

— О, Капелька, мы не успеем найти тебе лекаря.

Он откидывает прядь волос с глаз, а затем хватает один из широких мечей, висящих на стене.

Я отступаю на шаг назад.

— Что ты делаешь?

— Я собираюсь отрубить… отрубить твою… руку.

Я раскрываю рот.

— Нет. Никто ничего не будет отрубать.

Я отвожу руку подальше от него на случай, если он всё же решит замахнуться.

— Железо… если оно проникнет в твоё сердце. А обсидиан… О, Боги, обсидиан!