Объявленный поход на запад, или Великий западный поход, вне сомнения, беспрецедентный по своему размаху, с военной точки зрения был беспрецедентным и по количеству царевичей Чингисидов, участвовавших в нем. В сторону заката отправились более десяти потомков Чингис-хана и прочих близких его родственников. Не будем их всех перечислять и вдаваться в дискуссии, кто именно из огланов и в какое время принимал участие в военных действиях, потому как количество их колебалось за счет выбывающих и заступающих на должности в течение всей кампании. Но следует сразу же разделить Чингисидов по занимаемым ими должностям и выделить из них главнейших. На царевича Бури было возложено начальствование над всеми царевичами, Гуюк командовал выступающими в поход частями Центрального улуса [27, с. 192], Бату, по-видимому, руководил туменами из состава своего нарождающегося государства, и хотя существует мнение, что «верховное командование монгольской армией было поручено Бату» [43, с. 207], не стоит главнейшего из Джучидов, по крайней мере на начальном этапе похода, наделять полномочиями командующего всеми имперскими войсками. Вплоть до осени 1237 года, когда, по мнению И. Б. Грекова, на курултае, состоявшемся в низовьях Дона, было принято решение о назначении Бату джихангиром [70] всего предприятия [10, с. 58], управление монгольскими армиями осуществлялось отнюдь не коллегиально, а под жестким контролем все того же Субэдэя, наделенного после побед в Китае почетным званием великого полководца — да-цзяна [18, с. 243, 330]. Последний вплоть до завершения Великого западного похода в 1242 году оставался негласным главнокомандующим и военным лидером, пользовавшимся непререкаемым авторитетом среди принцев крови и в войсках.

Беспрецедентным было и количество войск, задействованных в этом походе, а великий спор об их численности не утихает в среде ученых уже долгие десятилетия (если не века), причем цифры разнятся от нескольких десятков тысяч (по Л. Н. Гумилеву, 30–40 тысяч [12, с. 116]), вплоть до «600 000 человек» [47, с. 279], согласно М. И. Иванину — представителю русской исторической науки XIX века. Исследования последних лет сводят количественный состав монгольской армии к пределам в 80–120–150 тысяч воинов, и цифры эти вполне приемлемы, тем более что отражают численность войск на разных этапах похода [1, с. 165; 16, с. 248–249; 23, с. 172–175]. Впрочем, в данной работе я не ставлю задачи углубляться в тему величины армий вторжения, равно как и числа представителей монгольской правящей элиты, участвовавших в этой кампании. С точки зрения рассматриваемой проблемы — завоевания Южно-Уральского региона монголами, наличие такого огромного количества войск и знати в его рядах служит в первую очередь подтверждением того, что в 1235–1236 годах на границах и в пределах башкирских кочевий оказалась исполинская армада, перед которой в недалеком будущем не смогли устоять ни Русь, ни Польша, ни Венгрия. Даже если на территории степного Приуралья и Южного Урала оказалась лишь какая-то часть огромного имперского войска, может быть, один-два, максимум три тумена, то противостоять им разрозненные и измотанные непрерывной, более чем десятилетней борьбой с захватчиками и оказавшиеся ныне на острие наносимого ими удара башкирские племена не могли.

Действительно, если решение о походе на запад было принято не позднее февраля — мая 1235 года [71] , то надо полагать, что уже летом — осенью восточный Дешт стал наполняться имперскими войсками, двигавшимися на запад с интервалом во времени и по нескольким направлениям. Часть войск шла по северной кромке Дешта, по Иртышу, Ишиму, Тоболу к Яику. Другие соединения направлялись через центр степных пространств, через Прибалхашье к Сары-Су, Иргизу, Тургаю. Третьи — через Семиречье и далее по Джейхун: к Аралу на Эмбу, Уил и опять же к Яику и Итилю. Монгольские полководцы, рассчитывая маршруты продвижения своих корпусов и армий, осуществляли их перемещение не огромными массами, как это чаще всего описывают романисты, в жизни не бывавшие в степи и не представляющие, что даже по весенним травам одновременно провести и прокормить несколько тысяч лошадей невозможно [72] , а соединениями в численности, скорее всего, уступавшими даже классическому тумену. Каждому отряду были определены места предварительной дислокации и пункты последующего сбора войск на отдельных направлениях с учетом наличия там и пастбищ, и водоемов. Все эти планы, разработанные монгольским «генштабом», в соответствии с которыми огромное количество войск было плавно перемещено на запад, позволили завоевателям избежать трудностей, с которыми полтора столетия спустя столкнулся Тимур Тамерлан.

 

 Гарустович Геннадий Николаевич. Родился в г. Уфе 27 августа 1957 г. Кандидат исторических наук (1998). Старший научный сотрудник ИИЯЛ УНЦ РАН. Ученый-археолог, историк. Занимается проблемами археологии и истории средневековых тюркоязычных кочевников степной и лесостепной зоны Южного Урала и проблемами номадизма вообще. В сфере его интересов, в частности, лежат вопросы, связанные с монгольскими завоеваниями на Средней Волге, Урале, в восточном Деште (совр. Казахстан) в пер. пол. XIII в., а также с взаимодействием различных этнокультурных течений, происходивших в рамках существовавшего в ХІII–ХV вв. на этой территории огромного государства — Улуса Джучи (Золотой Орды), и процесс окончательного укрепления в среде большинства народов (в т. ч. и башкир), его населявших, ислама как официальной религии. Самостоятельные археологические исследования Г. Н. Гарустович начал в 1981 г., охватив несколько десятков районов Башкортостана. В ходе археологических экспедиций им было открыто свыше 200 новых археологических памятников: стоянок, могильников, селищ и т. д., и среди них — уникальное «местонахождение» (клад XIV в.) у деревни Брик-Алга (Белебеевский р-н РБ). Г. Н. Гарустович является автором более 140 научных работ (из них около 10 монографий), получивших высокую оценку в ученом сообществе.

Если принять во внимание тот факт, что исходные позиции (по существу, фронт) армий, которые должны были осуществлять вторжение на правобережье Итиля (западный Дешт), в Волжскую Булгарию и Башкирию, протянулись на несколько сот километров в длину по поймам и водоразделам Яика, Уила, Ахтубы, Самары и т. д., то становится очевидным: территории, занимаемые монголами, были столь значительны, что могли без труда и прокормить гигантское поголовье лошадей, и обеспечить продуктами (в т. ч. с помощью охоты) личный состав.

Таким образом, постепенно нарастив до максимума свой военный потенциал на исходных рубежах, монголы зимой — весной 1236 года были готовы начать полномасштабное завоевание стран Запада. Южным крылом выдвигающихся кошунов (2–4 тумена), действовавших в нижнем течении Итиля (от Самарской Луки до дельты), чьей жертвой должны были стать кипчаки, командовали царевичи Гуюк, Мункэ, Бучек. Северное крыло, насчитывающее, по всей видимости, несколько большее количество войск (4–7 туменов), возглавлял Бату. Рядом с ним помимо родных братьев — Орду, Тангута, Шибана и др. — находились самые значимые из монгольских полководцев — Субэдэй и Бурундай, а также младший сын Чингис-хана Кулкан, сын Чагатая Байдар [73] и внук Чагатая Бури [38, с. 98]. Рассматривая этот далеко не полный список монгольской военно-политической элиты, «осчастливившей» своим появлением Поволжско-Уральский регион, необходимо отметить, что одно лишь одновременное присутствие столь важных персон на границах территорий, контролируемых башкирами и булгарами, подчеркивает особую значимость покорения и тех, и других в планах завоевателей. Монголы, главной целью которых оставался скорейший захват благодатных степей от Итиля до Дуная и далее, вплоть до Венгерской Пункты [74] , должны были поторапливаться с решением башкиро-булгарской проблемы. Противостояние между сторонами, продолжавшееся полтора десятилетия, вступило в свою решающую фазу.

Неизвестно, сколько времени отводилось монгольскими полководцами на подчинение Башкирии, — наверное, немного, однако тот же Субэдэй или Кокошай были прекрасно осведомлены о естественных препятствиях, существовавших на пути продвижения армии в глубь Южного Урала. Помимо гористых участков местности монголам приходилось преодолевать огромные лесные, таежные массивы, которые башкиры умело использовали в целях обороны или укрытия. «По данным на 1978 г., лесом покрыто около 38 % территории Башкирии, что почти вдвое меньше площади, занимаемой лесами 200–300 лет тому назад [75] . А какой же тогда была площадь лесов 700 лет назад?! Еще на «Карте Московии» Сигизмунда Герберштейна 1556 года территория Южного Урала почти вся «показана покрытой лесом, за исключением отдельных незначительных участков, отнесенных, вероятно, к степям» [76] . Истахри и Ибн Хаукал упоминают о башджиртах, живущих к югу от булгар в недоступных лесах [77] . Здесь не совсем верно указано направление, в котором жили башкиры, но монголы не могли миновать их территорию, чтобы дойти до булгар» [1, с. 155–156].

Нельзя исключать и того, что определенная часть башкирской знати, имея опыт отражения отдельных рейдов и набегов монголов в течение «неизвестной», «бесконечной» войны в период с 1230 по 1235 годы, питала надежды на то, что горы, реки, леса вновь окажутся серьезным препятствием на пути врага. Более того, не исключалась возможность даже нанесения вторгшемуся противнику прямого военного поражения. Так, один башкирский батыр из племени мин заявил: «Враг, перешедший через Яик, не пройдет дальше Демы, а перешедший Дему не пройдет через Яик» [6, с. 49] [78] . Что же, как видно, перед нами во всей красе предстает весьма амбициозная воинственная риторика, свойственная решительным людям всех времен, предполагающая в данном случае полное уничтожение агрессора, возвращение которого на исходные позиции за Яик не предусматривалось. Однако в этот раз башкирам пришлось столкнуться не с отдельными отрядами монголов из числа «ополченцев» Улуса Джучи, а с многотысячной имперской конницей, недавно сокрушившей северо-китайскую империю Цзинь. Интересен факт, связующий тираду минского вождя с другой, произнесенной великим князем киевским Мстиславом Романовичем накануне столкновения с монголами на Калке в 1223 году. Тогда уязвленный непомерной гордыней князь, предварительно распорядившийся казнить монгольских послов, воскликнул: «Пока я нахожусь в Киеве — по эту сторону Яика и Понтийского моря [79] , и реки Дуная — татарской сабле не махать» [33, с. 161]. Как известно, дальнейшая судьба Мстислава была печальна — русское воинство потерпело поражение, а сам он, оказавшись в плену, погиб, задохнувшись под дощатым настилом, на котором, празднуя победу, пировали Субэдэй и Джэбэ…