Старый Ирбижей с давних пор привык к тяжелой работе. Легкое ли дело вырастить, поставить на ноги восьмерых детей? Остался с ними один Лапчар, младший, сестры его все замуж повыходили, у каждой теперь свой дом. Да, годы, нескончаемая работа и заботы сделали свое дело: Ирбижей потерял силу, сгорбился. Он сидел у дома, обстругивал себе новую палку-посох, когда прибежал Лапчар. Поздоровался с отцом и, быстро сбрасывая сапоги, крикнул в дом:

— Где мои тапки, мама?

— Когда из бригады вернулся, надолго, сынок? — спросил отец.

— Я еще утром приехал, на ферме был. Теперь там работать буду.

— Там тоже строите что-нибудь?

— Строить, отец, другие будут. Таргалары так решили: Докур-оол, Дозур-оол, не знаю, кто еще.

Вошли в дом, отец молчал. Зато мать обрадовалась:

— Вот и хорошо, поближе к дому будешь. Каждый старается остаться в селе.

— Я не старался, за меня решили, — Лапчар умылся и теперь сидел за столом напротив отца. Мать спешила накормить его, а он рассказывал о своих рапортах, что писал на имя председателя, словно желая здесь доказать свою правоту.

— Вот чем кончились твои записки, — поднялся Ирбижей. «Не торопись на слова, — поучал не раз он сына. — Нет ничего сильнее слова, сказанного или написанного. Сотрется узор на чугуне, на скале надпись, а слово останется. Быть хозяином своего слова потруднее, чем мне, неграмотному, написать его».

Лапчару хотелось, чтобы отец понял его; он не бросался словами, ради дела писал. Но подумал, что ничего не сможет доказать сейчас.

Нужно время. Работа, сама жизнь докажут его правоту, и у них в селе нельзя уже строить так, как раньше, даже три года назад.

Долго не спал Лапчар в тот вечер, ворочаясь с боку на бок, спорил сам с собой. И выходило все-таки, он прав. Правильно писал о недостатках, которые мешали работать лучше, производительнее. Но где результаты? Теперь он будет работать на ферме, а строительство, выходит, будет вестись по-прежнему без графика, без плана. Нет, он снова пойдет к председателю.

На ферме Лапчар выполнял разную работу: подвозил корма, чистил коровник, возил молоко. Улучив момент, зашел как-то к председателю, ночные раздумья не давали ему покоя.

— Девушки наши покой, наверно, потеряли? — опять шутками-прибаутками встретил его Докур-оол.

— Что вы, тарга? — смутился Лапчар.

— Чего там «что вы», ферма — девичий батальон, и вдруг такой парень объявился? Стало быть, заботимся о тебе, думаем.

Когда Лапчар шел в правление, он ожидал горячего делового разговора, но шутливый тон председателя сбил этот настрой.

— Твои предложения серьезно изучаем, принимаем меры, только все ответить некогда, в письменном виде, как полагается.

Лапчар слушал председателя, его простой дружеский тон, и думал: «А ведь таргалары такие же, как все мы, люди, только что должность у них повыше».

— Я писал, думал, поможет делу, тарга, — совсем спокойно сказал Лапчар.

— Правильно, надо писать. Есть недостатки — нельзя молчать о них. Нет у нас такого права! — председатель встал из-за стола, от его шутливого тона следа не осталось. — А на ферму мы тебя не потому послали. При необходимости правление может любого направить куда надо. Комсорг тебе говорил, наверно, — и понизил голос. — Если мы будем агитировать комсомольцев, как же поведет себя беспартийная молодежь?

«Эти же слова, что у Шериг-оола. Похожи, как две норы, у которых под землей общий ход», — подумал про себя Лапчар.

Председатель подошел к Лапчару, похлопал его по плечу.

— Будем считать, солдат, что на заявления твои мы отреагировали. Примем меры. И Москва не сразу строилась. Сколько лет строим наше село? Ты с новорожденного ягненка был, а теперь вот недостатки видишь. Нечего по мелочам шум поднимать. Их надо исправлять на месте. Есть бригадир, иди к нему.

Что ж? С этим он согласен. Лапчар потрогал шрам над правой бровью.

— А как на новом месте? Петренко все жалуется на то, что одних женщин направляем к нему. Теперь хоть даст отдых нашим ушам. Доволен, наверно, — и председатель закурил, как будто миновал только что трудный перевал.

...Сергей Петренко знает и любит свою работу. Он приходит на ферму раньше доярок. А если заболеет какая-нибудь из них — сам садится доить. Делает он это не для того, чтобы о нем хорошо говорили, он доит лучше многих женщин, работающих на ферме. Когда в колхозе перешли на электродойку, Сергей Тарасович целыми днями не снимал белого халата, помогая дояркам освоить механическую дойку, учил, показывал. Многие удивляются, когда он все успевает, ведь, как у всех, еще и свое хозяйство есть. К нему на ферму приезжают из района и из Кызыла, в шутку называют «академиком». Когда в райцентре проходят курсы, семинары, участников непременно везут на их ферму. Сам «академик» краснеет, конфузится так, что остаются белеть одни брови. О таких тувинцы говорят: «Сам в седло врос, седло к коню приросло».