«Колдуй! — приказала Варнава. — Колдуй, если хочешь жить!»

Мечеслав метнулся тенью между мной и нападающими, свернул шею одному, впился в глотку другому, кажется, вырвав целый кусок, а меня будто переполнило магией, которую я никогда бы не хотела ощущать. Темной, злой, жестокой. Она, кажется, прожигала кости, требуя выхода, в то время как перед глазами все сильнее рябило, и я… я не хотела умирать. Не хотела дать этому колдуну, кем бы он ни был, победить. Поэтому позволила этой магии вырваться и смести все на своем пути. Первую волну этих странных людей, бегущих на меня, кажется, со всех сторон, отшвырнуло прочь. Тут и там вспыхивало такими же вспышками, как то было с первым из них, и среди этих вспышек и все новых и новых волн магии Варнавы я на миг даже потерялась, будто весь мир превратился в хаос из движения, света и колдовства. Среди всего этого затих даже голос колдуна, читавший заклинание, но когда свет угас, и все люди оказались лежащими на земле, он остался стоять, и в руках у него был Мечеслав. Темные перчатки сияли рунами, вампир хрипел, прижатый к колдуну спиной, и от пальцев на его горле расходились темные пятна, в которых я не сразу опознала ожоги. Какую-то секунду мы смотрели друг на друга, а потом он резким движением ударил вампира в грудь широким кинжалом, одновременно с тем перехватив пальцами его подбородок и дернув вверх.

Хрустнуло. Вампир повалился на тротуар, заливая его своей кровью, и я сама не поняла, в какой момент закричала, глядя на него.

А потом был резкий удар, будто само пространство деформировалось и врезалось в меня.

И наступила тьма.

Это было очень странно.

Она лежала перед ним, растрепанная, бледная, незнакомая. Он рассматривал ее снова и снова, и понимал, что странное чувство узнавания вызывает только ожерелье на ее шее. То самое ожерелье, которое его заинтересовало тогда — украшение древней ведьмы, по записям спящей где-то там, под старым заклинанием. В первый раз оно его просто заинтересовало, но сейчас, глядя на него так близко, он не мог отделаться от ощущения, что знает эти камни и этот металл, что имеет к этому ожерелью непосредственное отношение.

Оно было важно. Для него, в прошлом.

— Неужели я забыл тебя, неужели тобой я поплатился, — он протянул к темным камням руку, но так и не прикоснулся. — Я знаю тебя. Мне нужно просто вспомнить.

Это было больно. Искать в глубинах памяти то, что никак не хотело возвращаться. То, что, вероятно, могло быть потеряно навсегда. Потерянное, но оставившее в его душе чувство значимости. Словно… словно за это он готов был умереть. Тогда, в своем прошлом.

Эноре прижал ладони к лицу, потер с силой, с нажимом почти до боли, и запустил пальцы в волосы, глядя в стену напротив себя.

— Я не должен был это терять, не должен. В чем тогда смысл, для чего тогда все? — он сорвался в болезненный стон, потянул себя разочарованно за волосы, дернул раз, второй, и покачал головой, опуская руки. — Ты должен все вспомнить. Не важно, какой ценой, — после чего развернулся и вышел из комнаты, заперев тяжелую дверь на все обороты: — Никого не выпускать.

Двое стоящих в коридоре у двери людей замерли по стойке "смирно", упершись взглядом в монолитную створку. Колдун кивнул и отправился в библиотеку — раз за разом перечитывать все, что найдет связанное с этим ожерельем или той ведьмой. Все, что может помочь ему вспомнить, в чем же дело.

У него было около шести часов, пока новая хозяйка ожерелья не проснется. К тому моменту он должен был быть полностью во всеоружии и с идеальным контролем ситуации.

Он снова и снова перебирал все доступные записи, перечитывал дневники и хроники, раз за разом повторяя для себя ключевые слова. Прокручивал имя старой ведьмы в своей голове, и чем больше он это делал, снова и снова вчитываясь в уже выученные на зубок слова, тем сильнее в душе разгоралось чувство жгучей, болезненной ненависти, причины которой он не знал.

— Неужели это она? Неужели она — мой недостающий элемент?

— Господин, вампир, которого вы приказали взять с собой, очнулся. Желаете увидеть? — один из слуг вошел бесшумно, но смотрел под ноги, не смея поднимать взгляд на святая святых своего хозяина.

— Да, пожалуй. Стоит с ним поболтать прежде, чем приступать к основной задаче, — кивнул Энорэ и без запинок пошел за своим человеком.

Кровосос был скован магическими кандалами, прикрепленными к стене, и выглядел не особо хорошо, но в глазах горела первобытная, звериная ярость. Увидев вошедшего колдуна, он рванулся вперед, будто и вправду надеялся разорвать свои оковы и вцепиться ему клыками в глотку. Растрепанный, окровавленный, в порванной одежде, он выглядел так, будто загрызет любого, кто сделает лишний вдох. Настоящий дикий зверь в клетке.

— Если ты хоть пальцем ее тронешь, я вырву твое сердце и сожгу его на твоих глазах. И пока весь твой мир будет гореть, пока душа твоя будет превращаться в пепел… Я буду смеяться, глядя тебе в глаза, потому что твои крики, пока ты будешь биться в агонии, будут лучшей песней для меня, сказкой на ночь, от которой самый крепкий сон и сладкие сновидения.

Мир двоился, слова наслаивались на слова, и вся ненависть, вся злость, бурлившая в нем этим утром, вдруг обрела смысл и цель, плоть и кровь, воплотилась в одном единственном существе, которому он смотрел в глаза.

— Этим вечером она умрет. И ты будешь на это смотреть, не смея опустить взгляд.

Его слова растворились в воздухе невидимой пылью, и этот воздух будто изменился, потяжелел, опадая на плечи вампира грузом страха в глубине искрящихся огнем глаз.

Энорэ улыбнулся. И ушел, унося с собой новое знание.

Я проснулась от ощущения пристального, немигающего взгляда. Резко села, окончательно приходя в себя, и тут же отшатнулась, отползла машинально, пока не уперлась спиной в спинку старой кровати, на которой теперь была.