Преисполненный важности Васькин сел за свободный столик, закинул ногу за ногу. Кому надо — найдут. Подбадривая себя, соответственно моменту стал напевать: «Ночь надвигается, фонарь качается, бросая отблески в ночную тьму…» Так, по его мнению, и должен был вести себя солидный фирмач, прибывший для заключения важной сделки.

За соседний столик села Наташа.

К Васькину подошел кучерявый с каким-то невысоким, но с очень широким и плоским, как у камбалы, торсом человеком с узким лицом, лысиной, вставными зубами, уверенным и даже властным взглядом. У него были довольно приличные светские манеры.

— Коньяк, шампанское? — густым, низким голосом предложил он.

— Коньяк, — ответил Васькин. — Если можно — «Двин».

— Почему же нельзя, — улыбнулся мужчина, и тотчас его улыбка повторилась на лице сидевшего кучерявого. — И бутылку кваса? — пошутил он, дружески подмигивая Васькину.

— Познакомьтесь! — почтительно сказал кучерявый. — Это Бабуля.

Васькин вздрогнул.

— Бабуля? Я много о вас слышал. Очень приятно познакомиться лично. — По тому, как предупредительно держался с Бабулей кучерявый, он понял, что тот крупная птица.

Принесли коньяк. Бабуля сам разлил его, поднял свою рюмку, внушительно сказал:

— За успех!

— Не забуду мать родную и отца духарика! — подыгрывая ему, пропел Васькин.

— Но-но, — нахмурившись сказал Бабуля, — это ни к чему. Это звучит несовременно. И несколько даже несвоевременно. Итак, значит, в принципе обо всем договорились. Ждем завтра на старом месте. Мы с товаром, вы — с наваром.

«На каком старом месте?» — лихорадочно думал Васькин. Но недаром же он был младшим научным сотрудником.

— Старое место больше не устраивает фирму, — многозначительно сказал он.

Бабуля на минуту задумался.

— О’кей, — сказал он. — Золотое правило. Раз есть сомнения — значит, надо прислушаться к нему. Поменяем. Запоминайте. Улица Реунова, семь. У пункта сдачи стеклотары. Ну-с, за ваше…

Закончить он не успел, у входа в музыкальный салон появился еще один, второй Васькин. С такой же по-шотландски подстриженной бородой, в черных очках-консервах и, главное, с сумкой «Адидас», перекинутой через левое плечо. Он стоял и взглядом выискивал кого-то в зале.

Васькин понял: пришел его конец. Он прикрыл глаза, пробормотал: «Мама миа!» — и залпом осушил свою рюмку.

— А это кто? — недоумевая спросил Бабуля у Васькина явно посуровевшим голосом, в котором тот чутко уловил звуки грозно набегающей волны.

— Это мой двойник, — не моргнув глазом, торопливо проговорил Васькин, доверительно наклонившись к Бабуле. — Послан фирмой на случай всякого случая. Я не советовал, но меня не послушали.

— Уберите его! — прошипел шеф. — Немедленно.

Васькин обернулся к Наташе, кивнул ей, она сразу все поняла, подошла к новому Васькину, что-то сказала ему, и они тотчас вместе вышли. Шеф успокоился. Остаток вечера они провели с Васькиным в задушевной дружеской беседе.

Наташе под удобным предлогом удалось закрыть двойника в каюте Васькина.

Все остальное было делом специалистов и специальной техники.

Как потом выяснилось, кучерявый и его дружки были жуликами с торговой базы. Они ошибочно приняли Васькина за представителя фирмы ресторанов, куда они сбывали похищенную икру. Настоящий же фирмач — похожий на Васькина, с такой же пегой бородой, кожаной кепочкой, в очках-консервах — просто опоздал на рейс. А потом самолетом догнал теплоход. Как опознавательный знак у него была сумка с надписью «Адидас».

А кого же каждую ночь сбрасывали с теплохода? Ах, да. Действительно, сбрасывали. Но это к нашей истории не имеет никакого отношения. Это скорее имеет отношение к санитарной инспекции и контролю за загрязнением вод. Каждую ночь вопреки установленному порядку шеф-повар тайно сбрасывал в море большой бумажный мешок с разными отходами. За этим недозволенным занятием его и застукали.

Вот и все. Нет, не все. А куда же исчез конферансье Остроумов? Он сладко спал в каюте одной певицы. Но это уже их частное дело. Итак, теперь все. Остается лишь совсем небольшой…

По возвращении из круиза Васькин сидел в мастерской своего друга Глеба Егорова и со вкусом пил чай с лимоном. Он красочно описывал свое путешествие. Когда он закончил, Глеб Егоров застенчиво сказал:

— Знаешь, Чайльд Гарольд, пока ты там ездил, мы с Ольгой решили пожениться. Так нам обоим будет лучше. Ей очень нравятся мои рекламные плакаты.

— Поздравляю, — сказал Васькин. — От всей моей черноморской души. И желаю. Сами понимаете чего. Скоро и я представлю вам мою невесту… Да, чуть не забыл. Чтобы у вас не было никаких сомнений в правдивости моего рассказа, вот, почитайте, — и он протянул им бланк соответствующего учреждения, где было написано: