Богомолов постоял на лестничной площадке и, усмехнувшись нахлынувшей сумятице мыслей, в которой он не мог разобраться, сказал себе: "Надо достать бутылку пива и пачку папирос. Это не менее трудная проблема, чем проблема нефти..."

Он позвонил, вдруг ощутив тяжесть в голове и боль в висках.

Матрена Савельевна открыла дверь, всплеснула руками:

– Как загорели, барин, посвежели как!

По этому певучему и восхищенному голосу он представил себе ее улыбающееся лицо, добрые прищуренные глаза и впервые не умилился той материнской любви, которой всегда дома окружала его Матрена Савельевна, его "мамка", или "нянюшка", как звал он ее с самого детства. Он ничего ласкового не сказал в ответ и, словно желая хоть раз ее обидеть, сердито, резко бросил:

– Мерзкая жара!

Нянюшка захлопнула дверь и, гремя засовами, уже говорила, что после такой поездки на бухту ему хорошо бы ванну принять, что вот сейчас она приготовит ему ванну...

Не дослушав "мамку", Богомолов прошел переднюю и в коридоре у двери кабинета ударился об угол туалетного столика, за ненадобностью в комнате выставленного сюда, под телефон. Вот уже полтора года, со дня переезда в эту квартиру, столик стоял на этом самом месте и никогда никому не мешал, но сейчас он подумал, что столик стоит совсем не на месте, и решил сказать Лиде, чтобы она сегодня же убрала его в кухню.

Богомолов сел, или, вернее, повалился, на оттоманку, бросив на письменный стол панаму и связку чертежей, и в это время услышал, как в ванной комнате зашумела вода из открытого крана. Он представил себе, с каким удовольствием снимет с себя пропотевшую и пыльную одежду и погрузится в холодную воду, нетерпеливо разулся, раскаленными ногами ступил на холодный пол, поняв, что сидит в темной комнате с закрытыми ставнями. Он встал, и ему приятно было шагать по этому холодному полу, думать над "проблемой папирос и пива".

Не разрешив этой проблемы, Богомолов позвал Матрену Савельевну и как это не хотелось ему!
– сказал:

– Попробуйте, нянюшка, достать бутылку пива и пачку папирос.

Он уже целый месяц не курил и не пил пива - а курил обычно много и пиво очень любил, - ибо не было денег, и дома все жили впроголодь. И, попросив пива и папирос у Матрены Савельевны, которой он сказал: "Попробуйте, нянюшка, достать...", он ждал каких-то возражений с ее стороны, жалоб на безденежье, но вместо всего этого ему в ответ робко и покорно раздалось:

– Хорошо, барин.

Это почему-то вывело его из себя, и он сказал:

– У вас же нет денег, нянюшка. Как же вы говорите: "Хорошо, барин"? Как же "хорошо", когда нет денег? Кто поверит вам, кто в долг даст?

Матрена Савельевна стояла молчаливая и смущенная, не зная, что ответить. И правда, у нее не было ни одного миллиона, на который можно купить бутылку пива и пачку папирос. Ее смущение еще более возрастало от обиды, от того тона, каким сегодня с ней разговаривал "ее Павел".

Она думала, что, наверное, с ним случилось что-нибудь очень неприятное, наверное, что-то плохое ему сделал этот невысокий, коренастый мужчина, приехавший за ним утром на машине, - и хотела обо всем этом расспросить его, сказать что-то ласковое, материнское и колебалась, думала, мучительно потирая худенькие руки, наперед зная, что никогда в жизни не решится на этот разговор.

Богомолов приподнял крышку сундука, достал из вороха чертежей и всяких бумаг шкатулку из слоновой кости, развязал платок, в котором хранились последние драгоценности, сбереженные им на черный день; остальное все уже давно было продано. В платке лежали бриллиантовые серьги и медальон, оставшиеся от жены, и золотая десятка, его последняя десятка. Он потрогал ее, точно боясь, что ее могли подменить простой монетой, и, убедившись, что это та самая десятка, прижал ее мизинцем к ладони, ловко скрутив в платок серьги и медальон, предназначенные Лиде на память о матери.

– Вот, нянюшка, разменяйте, - сказал Богомолов.

Она подержала монету в руке, прищуренным глазом посмотрела на изображение царя и вернула ее.

– Меня, барин, обманут там.

Он подумал, что нянюшка, пожалуй, права: такую большую сумму ей никак нельзя доверить, на биржу надо пойти самому с Лидой.

Матрена Савельевна сказала:

– Я, барин, уж как-нибудь достану вам папирос и пиво. Обязательно достану. А вы пока примите ванну, - и вышла из комнаты.

В ее голосе было что-то решительное, и в то же время Богомолов уловил нотки обиды...

Он оставил шкатулку на сундуке и прилег на оттоманку, чувствуя страшную усталость во всем теле.

В коридоре раздалось:

– Барин, ванна готова.

Он встал, взял со спинки кресла шуршащую чесучовую пижаму, перебросил ее через плечо и, усталый, босой, вытянув вперед руку, пошел в ванную.

3

Окончив два института - горный и путей сообщения, - изучив во Франции и Голландии землечерпательное дело, Богомолов по возвращении в Россию два года с успехом работал на Херсонском канале. Там он прослыл талантливым специалистом, новатором, "искателем больших творческих просторов". В 1908 году Богомолова переманили из Херсона в Баку, и он стал руководить работами по засыпке Биби-Эйбатской бухты.