Затем я поискала что-нибудь о Шаде. Ничего. Вернее, что-то писали, но о нас – нет. Даже григорианская пресса сделала вид, что меня не существует.

Я растерянно опустила руки, прошлась по своей маленькой каюте, пытаясь понять, в чем дело. В том, что я рабыня? Слишком мелкая сошка, чтобы обо мне писать? Даже песчинка, замешанная в таком скандале, приобретет вес. В чем же дело, почему обо мне забыли?

Может быть, для меня уготована другая судьба? Или прессу контролируют настолько тщательно, что без разрешения она и пискнуть не смеет? Я горько усмехнулась. Как будто может быть иначе, в мире-то, где рабыню лишают голоса, если это не мешает ей работать.

В свободное время я часто лежала в каюте и вспоминала прошлое, глядя в потолок. Во время работы хандрить было некогда, и я старалась занять себя чем угодно.

И я все еще скучала по маме. Наверное, до конца это никогда не пройдет: я буду вспоминать ее, самую дорогую женщину в моей жизни. Хотеть к ней – прилечь на колени, и чтобы мама обняла. Пусть это невозможно, но я останусь ее дочерью, тоскующей по семье и детству.

Хорошо ли это, или плохо, но наша семья не отпускает нас быстро.

Может быть, мы еще встретимся. Когда-нибудь, когда нам обеим будет безопасно встретиться. Когда ни я, ни она не получим за это осуждения. Когда мать и дочь смогут взглянуть друг другу в глаза без страха.

Наверное, поэтому я привязалась к Эмме больше, чем к остальным, хотя старалась не показывать этого. Она была такой сильной и уверенной в себе – внушала уважение.

В тот вечер я тоже выбралась из каюты, чтобы не киснуть в одиночестве и отправилась поискать интересное дельце на корабле. Мы были между первой и второй точкой, и до нее еще было далеко.

Эмма нашлась на складе. Закончив с работой, она развлекалась, бросая в старую пустую бочку из пластика кинжал. Нож не был метательным и из-за плохой балансировки врезался в нее плашмя или рукояткой с гулким звуком.

Эмма не отчаивалась, глаза горели, она раскраснелась и азартно продолжала метать кинжал. Его дизайн о чем-то мне смутно напомнил. Знакомая форма, отделка…

– Откуда у тебя григорианский кинжал? – нахмурилась я.

Похожий я видела у Шантары.

Эмма обернулась. Лицо стало настороженным, словно ее поймали на месте преступления. Я и сама испугалась ее взгляда: если она хранит тайну, которая не должна открыться, ей ничего не стоило меня убить. У нее стальные мышцы, а сердце твердое, как камень. Ей хватит на это сил.

Эмма чуть-чуть смягчилась, заметив, что я оробела.

– Откуда ты знаешь, что он григорианский?

Рабыня Рива хранит свои тайны – не менее страшные, какими бы они ни были у Эммы.

– Видела трофейный, – я обуздала страх, а вместе с ними эмоции.

В этом состоянии лицо у меня становилось слегка застывшим и неподвижным, зато не пропускало изнутри наружу. Эту науку я освоила на «Стремительном», и она все еще мне пригождалась.

– Ты и сейчас его видишь, – Эмма усмехнулась, расслабилась и подбросила кинжал. Он красиво подлетел, вращаясь, и вновь упал рукояткой прямо в сильную ладонь. – Это женский вариант. Ты знаешь, что на Григе женщины сражаются, как мужчины?

– Слышала.

– Вот. А оружие разное. Это ритуальный кинжал григорианской женщины. Я получила его в бою.

Эмма широко улыбнулась, с удовольствием рассматривая красивую рукоять и сияющее лезвие. Во взгляде была гордость и довольствие собой. Она по праву гордилось завоеванным трофеем – справиться с григорианкой нелегко.

– Можно попробовать?

Она удивилась, но передала кинжал.

Я стиснула рукоятку. Она была рифленой, теплой – нагретая рукой Эммы, и ощущалась под пальцами слегка бугристой. Я не сразу поняла, что это выемки под пальцы григорианки. Возможно даже, кинжал отлит по руке хозяйки. Было немного неудобно, потому что у них пальцы длиннее, сильнее и тоньше.

Какая-то женщина заказывала этот кинжал, примеряла рукоять, тренировалась, дралась, владела. Теперь он оказался здесь, на старом торговом корабле, в руках штурманши-силачки.

– А ты умеешь им пользоваться? – я вернула нож новой хозяйке.

Эмма сунула его в ножны привычным движением.

– Как-то умею, – пожала она плечами. – Не как они, но ничего. Хочешь, и тебя научу.

Эмма показала пару простых приемов.

– Тут главное тренировка, – сказала она. – Чаще тренируешься, лучше получается. Если противник сильнее, скрывай оружие, а удар наноси исподтишка и внезапно. Сразу насмерть. Поняла?

Она бросила кинжал мне. Я поймала и попробовала повторить выпад, копируя движение.

– Неплохо, – похвалила она.

По голосу я поняла, что она пытается подбодрить новичка.

– Будешь тренироваться, будет лучше получаться, – добавила она. – Оставь себе пока… На корабле он мне без надобности.

Кинжал я унесла в каюту. Эмма носила его на твердой земле – на планетах или базах. На корабле, где куча работы, он ей только мешался.

Завтра она его заберет, но ночью я немного потренировалась по ее совету. Я поняла, почему Эмма его таскает: смертоносная игрушка, но приятная. Такими вещами хочется владеть, невзирая на то, насколько остро они нужны.