С угрюмой радостью, казалось, он взирал,

Спокоен, холоден, на страшные забавы,

Как кровожадный тигр добычу раздирал

И злился в клетке барс, почуя дух кровавый.

Близ старца юноша, смущенный шумом игр,

Воскликнул: «Проклят будь, о Рим, о лютый тигр!

О, проклят будь народ без чувства, без любови,

Ты, рукоплещущий, как зверь, при виде крови!»

— «Кто ты?» — спросил старик. «Афинянин! Привык

Рукоплескать одним я стройным лиры звукам,

Одним жрецам искусств, не воплям и не мукам...»

— «Ребенок, ты не прав», — ответствовал старик.

— «Злодейство хладное душе невыносимо!»

— «А я благодарю богов-пенатов Рима».

— «Чему же ты так рад?» — «Я рад тому, что есть

Еще в сердцах толпы свободы голос — честь:

Бросаются рабы у нас на растерзанье —

Рабам смерть рабская! Собачья смерть рабам!

Что толку в жизни их — привыкнувших к цепям?

Достойны их они, достойны поруганья!»

1846

«СИЖУ ЗАДУМЧИВО С ТОБОЙ НАЕДИНЕ...»

Сижу задумчиво с тобой наедине;

Как прежде, предо мной синеют даль и горы...

Но с тайной робостью покоишь ты на мне

Внимательной тоски исполненные взоры...

Ты чувствуешь, что есть соперница тебе —

Не дева юная... ты слышишь, призывает

Меня немая даль, влечет к иной судьбе...

Ты чувствуешь, мой дух в тоске изнемогает,

Как пленный вождь, восстал от сладких снов любви

И силы новые он чувствует в крови,

И, зодчий ревностный, упрямое мечтанье

Уже грядущего сооружает зданье...

1843

ДРЕВНИЙ РИМ

Я видел древний Рим: в развалине печальной

И храмы, и дворцы, поросшие травой,

И плиты гладкие старинной мостовой,

И колесниц следы под аркой триумфальной,

И в лунном сумраке, с гирляндою аркад,

Полуразбитые громады Колизея...

Здесь, посреди сих стен, где плющ растет, чернея,

На прахе Форума, где у телег стоят

Привязанные вкруг коринфской капители

Рогатые волы, — в смущеньи я читал

Всю летопись твою, о Рим, от колыбели,

И дух мой в сладостном восторге трепетал.

Как пастырь посреди пустыни одинокой

Находит на скале гиганта след глубокой,

В благоговении глядит, и, полн тревог,

Он мыслит: здесь прошел не человек, а бог, —

Сыны печальные бесцветных поколений,

Мы, сердцем мертвые, мы, нищие душой,

Считаем баснею мы век громадный твой

И школьных риторов созданием твой гений!..

Иные люди здесь, нам кажется, прошли

И врезали свой след нетленный на земли —

Великие в бедах, и в битве, и в сенате,

Великие в добре, великие в разврате!

Ты пал, но пал, как жил... В падении своем

Ты тот же, как тогда, когда, храня свободу,

Под знаменем ее ты бросил кров и дом,

И кланялся сенат строптивому народу...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Таким же кончил ты... Пускай со всей вселенной

Пороков и злодейств неслыханных семья

За колесницею твоею позлащенной