Просыпается Алеша так же внезапно, как уснул. Где-то неподалеку кричат петухи, мимо пробегает свора городских собак, с улицы доносится шум, скрипит проезжающая телега, переговариваются мужики, а где-то вдали звонко смеются женщины. Весь этот непривычный шум сразу вырывает Алешу из сна, но только открыв глаза, мальчик тут же застывает.

Айва дышит прямо мальчику в ухо, и ее горячее дыхание парализует Алешу, пробуждая неизвестные ему чувства. Алеша на миг даже перестает дышать, хотя сам этого не замечает. Он медленно опускает глаза, стараясь не шевелить головой, еще только начинает чувствовать остальное тело, руку колдуньи на своей груди и ощущает, что нога Айвы лежит у него на правом бедре и упирается в левое колено.

Не успевает мальчик ничего сделать, как Айва вдруг шевелится, постанывает, когда сон отпускает ее ум проснуться, сжимается, проводит ладонью по груди, и Алеша, вздрогнув, застывает, будто к его горлу приставили нож.

Колдунья открывает глаза. Заметив мальчика, она прищуривается с легким недоумением, поднимает голову, оглядывается, но только через миг понимает, что случилось, улыбается и кладет голову обратно на плечо Алеши.

— Повезло тебе, сопляк. — Шепчет она ласковым голосом прямо в ухо, заставляя мальчика снова вздрогнуть. — Надеюсь, ты успел насладиться мгновением.

И после Айва спокойно поднимается, непринужденным взмахом поправляет задравшийся почти до самых колен подол и встает с соломенной кровати, оставив оцепеневшего мальчишку дальше заливаться краской, лежа на простынях.

Вдруг, колдунья тоже застывает.

— Тихо. — Шипит она, не поворачиваясь к мальчику.

И хотя Алеша и так не двигался и ничего не молчал, он все равно застывает.

Где-то рядом звучат женские голоса, но Алеша их только замечает, даже удивляясь, как не услышал раньше. Женщины должны быть совсем рядом, можно даже услышать, о чем они говорят, но ничего интересного в беседе для мальчика, да и для колдуньи все равно нет, хотя Айва все равно прислушивается и выглядывает из щели на улицу.

Заметив, что несколько женщин развешивают белье, колдунья сразу присматривается. Три соседки болтают и смеются, доставая из плетеных корзин тряпки, и Айва угадывает, что непременно получит возможность что-нибудь стащить.

Первыми для сушки отправляются разные портки, детское белье, простыни, не интересные Айве, так что ей приходится терпеливо дожидаться, когда женщины, наговорившись, закончат развешивать прямо на заборах стиранную одежду.

— А ты чего делаешь?

— Да тихо ты! — Тут же рявкает на мальчика Айва, но оборачивается, взглядывает на него и смягчается. — Тряпки какие-нибудь хочу стащить.

Алеша молчит какое-то время, но снова не сдерживается.

— А зачем тебе? — Шепчет он.

Колдунья поворачивается и глядит недовольно, потом отворачивается и вздыхает.

— Тихо не можешь посидеть? — Шепчет Айва в ответ. — Мне что, ветром звук твоей болтовни разгонять? Одеть мне нужно что-то, чтобы днем на улицу выйти, сам не видишь, как я выгляжу?

Алеша выслушивает, но вместо того, чтобы потерять интерес, наоборот, отыскивает для него уже новый повод.

— Ветром? Звук? — Поднимается он с соломы. — А ты и такое можешь.

Айва вздыхает, но и ее сердитого вздоха достаточно, чтобы мальчик, наконец, прекратил разговаривать. Усевшись на стоге, он оглядывается, не находит себе занятия, падает обратно на простыни и дожидается, когда Айва сама захочет проявить к нему интерес.

Ждать приходится долго. Айва и сама устает прятаться в сарае, выжидая удобный момент, но приходится слушать болтовню женщин, развешивающих белье.

— Ха-ха! — Смеется одна из них. — У меня аж в груди кололо, когда бедная его по улице гнала!

— Эт кого ж? Ваську что ли?

— Ну а кого ж еще-то? Всего в грязи вымазала!

Нетерпеливый ветер вдруг срывает с забора большую тряпку, но не успевает ее унести, и одна из женщин хватает и вешает ее обратно.

— Ах! — Вздыхает одна из них, заметив, как серая накидка слетает с забора. — Ох! Ты ж погляди, что делается-то! Чуть грязью вся не обляпалась!

Соседки переглядываются, улыбаясь.

— Да и бросила бы уж эту тряпку! — Говорит одна из них. — Ты глянь, дырявая ж вся!

— Ишь, умная. — Отмахивается женщина. — Чего я, зря ее что ль выстирывала, а? Руки морозила себе!

— Ой, да ну тебя. — С улыбкой отмахивается соседка, естественно и непринужденно уводя разговор в сторону. — Да и чего там эти тряпки! Слыхали? Баба Марфа давеча, говорят, нечистую видела.

— Ой, врешь! — Тут же хватается одна из соседок за грудь.

А вторая, повесив тряпку обратно на забор, подходит ближе, тоже обретая удивленное выражение.

— Чего воду баламутишь-то? — Ругается она тихо. — Придумала она, небось.