— То-то и оно, что куча не уменьшается. — Винце вздохнул. — Уговаривал Римшу помочь. Артачится.

— Да-а-а… А откуда эти обрезки кожи вытащил?

— Сметоновское наследие. — Винце довольно причмокнул. — Обошел лепгиряйских хозяев, кто был покрепче, и насобирал целый мешок. У Лапинаса половина чердака завалена всякой дрянью. Видел несколько совсем неплохих кусков свиной кожи. Хотел выклянчить. Не дает, старый скупердяй.

Арвидас повертел в руках хомут. Он был обит обрезками кожи самой разной величины и формы. Гвоздики с широкими шляпками, прибитые впритык друг к другу, серебряной нитью извивались по обивке, разделяя ее на множество неправильных кусочков, составляющих занятный узор.

— Красота! Здорово придумано. Не кочан на плечах носишь, Винце, — похваливал Арвидас и со смехом надел скорняку на шею хомут.

Тот зафыркал, заржал как лошадь, почуявшая овес.

— Чего там, председатель. Что есть, тем и затыкаю, как люди говорят, — заскромничал он, неумело скрывая удовольствие. — Не хочу, чтоб каждый, увидев мою работу, тыкал ею в глаза: «Эй, видите эту рухлядь?! Это Страздас, этот чертов скорняк, когти приложил». Зачем мне это? Да и человеку приятнее на красивую вещь посмотреть. Эх, жалко вот, не найти медной жести, чтоб углы клешней оковать…

Арвидас пнул ногой позеленевшую проволоку, торчащую из кучи лома.

— Ну и натащил же ты, брат, всякого хлама! — подивился он.

— Что вы! — обиделся Винце. — Это чистая медь. Для колец и пряжек. Отдраю, заблестит как золото. Кяпаляйские мужики нашли эту проволоку, когда навоз вывозили. Она мне триста граммов стоила, товарищ председатель…

— В самом деле? — нерешительно сказал Арвидас. — Не сердись. Я очень за тебя рад, Винце. Но дополнительно трудодней за ремонт упряжи выписывать не будем. Обил ты просто здорово, кольца для вожжей ладные, хороши и прочие мелочи, на которые ты не пожалел времени, но колхоз не оплатит издержек. Мне жалко твоих трехсот граммов, Винце.

Скорняк почесал в макушке.

— Гм… Я-то про это и не подумал. Мне нравится такая работа, председатель, а трудодень… — Винце великодушно улыбнулся. — Граммы, копейки… Многим ли разживешься на такой мелочи? Спасибо вот вам, огород получил, корову, еще кое-что в узелке с лагеря припрятано. Не пропаду.

Арвидас вспомнил разговор двух крестьян на Каменных Воротах.

— Нет! — раздраженно прервал он. — Погибнешь. И не ты один. Все погибнем, если так будем думать. Наше спасение не в огороде, не в корове и вообще не в личном хозяйстве, а в трудодне. Надо верить в трудодень, братец, а не надсмехаться над ним.

— Я говорю, как есть… — пробормотал Винце.

— А я говорю, как будет! — вспылив, отрезал Арвидас. — С апреля мы начнем выдавать аванс — каждый месяц. Не меньше, чем по пяти рублей и по килограмму зерна на трудодень. Что ты на это скажешь?

Винце промычал что-то невнятное и взялся за молоток.

— Не веришь? Ну и шут с тобой! Конечно, я не обещаю в этом году покрыть все трудодни. Не меньше половины останется без оплаты до будущего года. Но колхоз вернет долг, все трудодни оплатим. Хватит издеваться над человеческим трудом копейками и граммами!

Винце одобрительно кивнул, хотя выражение его лица говорило совершенно другое.

Арвидас раздосадованно махнул рукой и вышел из конюшни.

— Проклятое неверие! — процедил он сквозь зубы.

— Как аукнется, так и откликнется, — сказал Григас.

Оба сели в сани.

— Послушай, Антанас, завернем еще к тебе. Знаешь, я хочу взять этот коврик работы Римшене. Довольно удачный. Дашь?

— Бери. — Григас ласково взглянул на Арвидаса. — Тебя не раскусишь. В колхозе дел, как ворон на пахоте, а ты силки на воробьев ставишь. Что общего у Мортиных тряпок с нашими производственными планами, чтоб их туда?

— С планами — ничего, а с судьбой человека — очень даже много, милый ты мой ворчун.

Григас молча наклонился над Арвидасом и подбил ему под колени край пледа, чтобы не задувало ветром.

В приемной дожидалось несколько человек. Сидели чинно, разговаривали вполголоса или шепотом. Средних лет секретарша с мужским аскетическим лицом, навалившись на стол, читала газету. Каждый раз, когда кто-нибудь выходил из кабинета Юренаса, она с достоинством оглядывала посетителей и сообщала, чья очередь. Ее холодная официальность еще больше портила и так невеселое настроение.

Арвидас спросил, когда их сможет принять секретарь райкома. Женщина, бросив взгляд на список, ледяным тоном объяснила, что сегодня ничего не выйдет: они опоздали. Секретарь обедает ровно в час, а до этого времени он их принять не успеет.

— Вы должны были явиться к одиннадцати тридцати, а сейчас уже половина первого, — холодно добавила она и уткнулась в газету.

— Наверное, была причина, раз мы опоздали. Будьте любезны, сообщите секретарю, а он уж будет решать, что с нами делать.