Шрифт:
— Я пошла! — улыбнулась она и, поцеловав брата, открыла дверцу машины.
— Постой, не торопись, у меня для тебя есть небольшой подарок, — Рамаз достал из кармана коробочку и протянул сестре.
Инга радостно взяла ее, открыла и вытащила колечко с бриллиантом.
— Настоящий! — расширились у нее глаза.
— Разве я позволил бы себе преподнести вашей светлости подделку? — улыбнулся Рамаз.
Инга, положив кольцо в бархатный футляр, захлопнула его и испуганно посмотрела на брата.
Острой болью в груди отозвались увиденные им вдруг слезы, катящиеся по щекам сестры.
— Инга, что случилось?
— Как ты мог купить такую дорогую вещь?
— Инга!
— Не надо, Рамаз, я боюсь, я очень боюсь!
— Чего ты боишься? — Рамаз, улыбаясь, старался успокоить сестру.
— Откуда у тебя эта машина? Где ты взял столько денег?
— Машина не моя. — Он вытащил из кармана документы и подал сестре сложенный листок — Вот доверенность. Один знакомый одолжил мне ее на несколько месяцев. Он уехал в заграничную командировку.
— Не хитри, Рамаз, разве я не знаю, как делаются подобные доверенности?
— Я не хитрю, Инга, я хочу, чтобы ты верила мне!
— Я все равно боюсь. Очень прошу тебя, верни машину хозяину.
— Хозяин машины уехал работать в Алжир. Вернется, тогда и верну.
— И кольцо верни в магазин.
— Кольцо-то почему? — обиделся Рамаз.
— Если любишь меня, сделаешь, как я прошу! — Инга шире открыла дверцу машины.
— Какой из себя тот человек? — спросил вдруг Рамаз.
— Какой?
— Тот самый, Лери Долидзе.
— Высокий, болезненно худой, — Инга задумалась — да, еще виски у него не по годам седые.
— Высокий, болезненно худой?
— Знаешь его?
Рамаз отрицательно покачал головой.
— Я пошла. Вечером позвоню тебе.
Инга вышла из машины и направилась к Сиону.
Рамаз проводил ее взглядом. На желтоватом фоне Сионского собора фигурка сестры казалась еще изящнее. Подойдя к храму, она обернулась. Не видя брата за стеклами машины, она тем не менее улыбнулась и помахала ему.
Неистовое желание толкало Рамаза выскочить из машины, зайти вместе с Ингой в храм, зажечь свечи, помолиться, затем усадить ее обратно в машину и умчаться далеко-далеко.
Еще миг, и Инга скрылась из глаз.
Страшная тяжесть навалилась на сердце Рамаза. Упершись локтями в баранку, он обхватил голову руками.
«Следователь из милиции, Лери Долидзе! — вспомнилось ему вдруг. — Высокий, болезненно худой…
Виски не по годам седые…
Где я видел этого человека?
Видел же, в самом деле видел».
Рамаз снова взглянул на храм.
— Подай, сыночек, Христа ради!
Он повернулся на голос — женщина в черном держала на руках грудного ребенка. Рамаз механически залез в карман, не считая сунул женщине деньги и тронул машину с места.
«Высокий, болезненно худой мужчина…
Седые не по возрасту виски…
Где я видел этого человека?
А ведь видел, как пить дать видел!»
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Кабинет директора института астрофизики постепенно заполнялся народом. Отар Кахишвили, не произнося ни слова, терпеливо ждал. Куря сигарету, он от порога до стула провожал каждого глазами.
— Все собрались? — наконец спокойно спросил он и обвел взглядом присутствующих. Он спросил так, между прочим, прекрасно видя, что все приглашенные уже заняли стулья.
Сотрудники тем не менее переглянулись, словно проверяя, не опаздывает ли кто-нибудь.
Многие громко отозвались: «Все!»
Кахишвили прокашлялся и встал. Он не спешил начинать, упорно глядя на одного из заведующих, который все никак не мог поудобнее усесться на стуле.
— Вам известно, что со дня кончины уважаемого Давида Георгадзе прошло больше месяца, — размеренно и негромко начал он, когда в кабинете установилась абсолютная тишина. — Смею доложить вам, что мы с помощью вышестоящих органов и Академии наук сделали почти все возможное, чтобы увековечить его память. Осталось несколько вопросов, решение которых было и есть связано со временем. Вы знаете, что покойный академик исследовал очень сложную проблему. Он полагал, что помимо известных на сегодняшний день четырех типов радиоактивности существует и пятый. Ни раньше, ни во время болезни он ни словом не обмолвился о результатах своего исследования. Пять лет он бился над подтверждением теоретически осмысленной проблемы. Довел ли он дело до конца? Обосновал ли экспериментально свои теоретические соображения? Может быть, гипотеза и предложение академика Георгадзе оказались ошибочными? Мы не знаем. Ни в доме ученого, ни в лаборатории, ни в кабинете нами не обнаружено ни клочка бумаги, позволяющего прийти к какому-либо заключению. Совершенно естественно появление и такой мысли, что академик завершил свое исследование и сейчас оно, подготовленное для доклада в Академии и публикации, находится в этом огромном немецком сейфе, открыть который, как бы нам ни хотелось, пока, увы, невозможно. Академик унес в могилу тайну шифра, представляющего собой комбинацию пяти цифр. Буквально на днях дирекция провела совещание, посвященное увековечению памяти Давида Георгадзе, и мы все согласились, что необходимо вызвать из Москвы мастера, специалиста по подобным старинным уникальным сейфам. Нами было решено создать комиссию, открыть сейф и взять на учет все документы до самых простых незначительных рукописей и вещей… Естественно, если обнаружится последнее исследование Давида Георгадзе, оно тут же будет рассмотрено на большом совете в присутствии представителей Академии и самого президента. Однако случилось непредвиденное…
Последнюю фразу Кахишвили произнес значительно повысив голос и обвел взглядом сидящих в кабинете сослуживцев. Его интересовало, какую реакцию вызовет неожиданный поворот.
Особого оживления он не заметил. Все в институте уже знали и историю с обнаружением завещания, и подробное содержание его. Несмотря на категорическое требование, почти приказ директора, кто-то выдал тайну.
— Вчера мы с моим заместителем и руководителями партийной и профсоюзной организации навестили семью покойного. Все как обычно: поинтересовались здоровьем вдовы академика… В будущем, товарищи, нам необходимо уделять уважаемой Анне больше внимания. — Нодар Одишария слегка улыбнулся, услышав русифицированное произношение этого имени. — Это наш научный и человеческий долг. И вот, когда мы сидели в кабинете Давида Георгадзе, среди беседы вдова расплакалась. Чтобы как-то выйти из создавшегося неловкого положения, я снял с полки второй том астрономической энциклопедии. Свершилось чудо! В книге оказался конверт, на котором было написано: «Дирекции Тбилисского института астрофизики». Вот он!