На арену цирка вышла сама Ева, что держала в руках горящую зеленью трость, повсюду висели мертвые, но вполне целые тела людей на зеленых веревочках, словно марионетки.

— Хотите, я вам расскажу сказку? — Заискивающе проговорила лич, — ведь все любят сказки, не стесняйтесь. Это представление было оставлено на десерт.

Она отошла чуть в сторону, свет внутри купола стал заметно бледнее. На зрителей опустился загадочный полумрак, будто бы они очутились все разом в лагере, где самый старший решил рассказать страшную историю для «крепкого» сна.

— Жил-был на свете старый-престарый демон, — начала Ева, и на сцене появилась безобразная «кукла» того самого существа, — и скучно ему было у себя в Аду. Решил он немного позабавиться и навести сказочное проклятье на двенадцать людей обреченных на смерть, уводя их души из-под носа костлявой. И уж больно ей это не нравилось, однако ни убить, ни тем более, наказать этого подлеца, она не могла, а просто выжидала своего момента для удара. Так, сначала появилась красавица и одновременно чудовище.

Загорелась алая лампа, и на сцене появилась кукла, одетая в костюм из алых лепестков. Одна её сторона лица, обрамленная каштановыми короткими волосами, была прекрасна, а вторая — с содранной кожей, с большим завитым рогом на макушке; отвратительна.

— Дальше появилась спящая красавица, что потеряла свое тело и ждет, когда уже к ней придет тот самый прекрасный принц.

На сцене загорелся нежно-розовый фонарь, и появилась «кукла» в виде прекрасной девушки у которой вместо глаза прорастала крупная белая роза.

— Следующий предал свою семью, за что и стал волком в красном капюшоне.

На сцене загорелся белый, и появилась «кукла» брюнета, которая через несколько секунд превратилась в монстра-ликантропа.

— И чем больше он находил таких людей, тем сильнее обрекал на несчастья. Следующим было проклятье Русалочки, наложенное на падшего ангела; Крысолов, помешавшийся на мести; юноша с проклятьем Золушки, что никогда не обретет свое счастье; принцесса Кагуя, которую так и не отпустили на Луну; Румпельштильцхен — раб желаний; Мужчина с проклятьем Снежной Королевы и замерзающим сердцем; малышка Динь-Динь, что никогда не улетит из Нэверленда; Трусливый лев, который так и останется без храбрости, и Белоснежка, что откусит яблоко и потеряет свою чистую душу навсегда.

Поочередно на сцене стали появляться куклы всех двенадцати проклятых, а лич, словно завороженная, продолжала свою трагическую сказку, расставляя трупы-марионетки, словно шахматные фигуры.

— Проклятые, устав от своих мучений, взмолились смерти и попросили её о помощи, — марионетки встали на колени перед личем, — однако, сколько бы они не просили, их единственная надежда давно потухла. Смерть оказалась тоже проклята.

Тут резко все куклы упали и обмякли, а лич глухо рассмеялась.

— Бойтесь своих желаний и не совершайте глупостей, а то единственный выход закроется.

На этом свет резко включился, представив завороженным зрителям абсолютно пустую песочную арену, на которую вышли все артисты, принимавшие участие в сегодняшнем представлении. Овации превзошли все их ожидания, люди хотели еще, но и лич, и Шиза, и Эллиот — все устали за эти дни и желали отдохнуть.

Люди стали потихоньку расходиться, рассказывая о своих впечатлениях, и что непременно придут на еще одно такое представление, если оно будет. Тётушка, решившая оценить труды своего племянника, скептически отнеслась к таким жутким спецэффектам и представлениям. Она сказала, что у Эллиота хорошо получилось все организовать, но, если в следующий раз он захочет приобщиться к цирку, то пусть делает в более классическом варианте с ее артистами. На месте все это время оставался только один человек и что-то быстро дописывал перьевой ручкой на листе бумаги. Ева скосила на него взгляд и заметно поежилась. Что-то в нем было странное: то ли ряса священника, то ли серая, словно бы лишенная цвета, кожа, покрытая письменами, которые опадали на место, где он сидел, вишневыми лепестками.

Она уже видела этого мужчину. Незнакомец приходил и задумчиво, молча смотрел на того «ангела», что она сделала из человека и крыльев лебедя. Тогда, в его взгляде читалась какая-то странная тупая боль, словно бы он сам был тем самым запертым святым созданием. Ева не стала подходить к мужчине, а тихо наблюдала за его молчаливой скорбью. И сейчас, он, словно тень, не проронив ни слова, все время представления сидел и что-то писал, будто одержимый.

Странный незнакомец, наконец, ушел, оставив после себя тот самый лист бумаги, исписанный мелким, но очень красивым и плавным почерком. Шиза осторожно подошла, размела лепестки, подивившись тому, зачем ему их столько нужно. Неужели этот мужчина посыпает себе каждый раз так дорожки? Но, навряд ли это было так. Ева покачала головой и, перехватив лист, бегло прочитала его. А там было написано стихотворение:

Проходит вся жизнь*

Проходит вся жизнь, и бегут шестеренки,

Вращая прогнивший Молох-механизм.

И мы до могилы от самой пеленки

Бежим и сжигаем нам данную жизнь.

И наше "сегодня" свой лик поменяет

И станет "вчера", как погибнет закат,

А жизнь все быстрее свой ход ускоряет,

Бежит и не жаждет вернуться назад.