— Вау, — шепчу я.

Дэвид улыбается мне, все его лицо светлеет, он выглядит моложе.

— Я же Вам говорил.

Когда Лейла заканчивает, я аплодирую — все аплодируют — даже дети сзади, которые не обращали внимания, прежде чем она начала петь.

Вьющиеся волосы Лейлы развеваются, когда она оборачивается и смеется.

— Я сделала это!

— Одри, — говорю я ей, волнение взрывается в моем животе, как сумасшедшая шипучка. — Ты наша Одри.

И тут же на лицо Лейлы возвращается неуверенный взгляд.

— Я… не могу делать это при людях, мисс Карпентер.

— Еще нет, — согласилась я. — Но к тому времени, когда я закончу с тобой работать, ты это сделаешь.

Такого рода талант заслуживает того, чтобы его услышали.

— Я хочу быть Сеймуром.

Я поворачиваюсь к Дэвиду — на самом деле не удивлена. Мы с Гарреттом говорили о нем прошлой ночью. Мы оба согласились, что у него есть потенциал, что он мог бы делать удивительные вещи, если бы только у него была мотивация… если бы только его заботило что-либо.

Дэвиду плевать на театр, пьесу или школу. Он заботится о Лейле.

Он просит одолжить очки Майкла, и мой темноволосый помощник протягивает их мне, любопытство исказило его черты.

Дэвид Берк надевает их на лицо, затем вздрагивает.

— Черт возьми, чувак, да ты слепой.

Затем он вскакивает на сцену, его серая куртка развевается, как плащ супергероя. Он приглаживает свои светло-русые волосы… А затем начинает петь "Расти для меня", одну из песен Сеймура. Я не знаю, запомнил ли он тексты песен, когда я показывала фильм в классе, или он посмотрел их и попрактиковался, но он знает каждое слово. Его голос не такой чудесный, как у Лейлы, но он приятный. Что еще более важно, Дэвид обладает этой недоступной, но существенной характеристикой любой звезды. Харизма. Сценическое обаяние. Индивидуальность.

Я оглядываю зал — все глаза в зале устремлены на него, пока он поет капеллу и… заставляет Лейлу улыбнуться рядом с ним.

И, черт возьми, у меня есть свой каст.

~ ~ ~

В последующие дни начинает происходить что-то невероятное. Это настоящее рождественское чудо в конце сентября. Мои ученики начинают веселиться. Они интересуются, вкладываются — в декорации, костюмы, музыку… в саму идею шоу. Они начинают хотеть, чтобы это было хорошо — и это первый шаг к величию.

Это заставляет меня чувствовать себя Дэвидом Копперфилдом и Кхалиси в одном лице.

Это заставляет меня чувствовать себя… учителем.

— Больше! — кричу я, взбираясь на сцену и указывая на задний ряд. — Все на сцене должно быть преувеличено, ярче — грим, ваши движения. Они должны видеть вас с самого начала.

Мы проводим наше первое чтение сценария и блокировку (это точная постановка актеров для облегчения исполнения пьес, балета, фильма или оперы) за один день. Обычно они были бы отдельно, но, поскольку моя доступность после школы ограничена, мне приходится удваивать это во время занятий.

— И громче! — я повышаю голос и топаю ногой, стряхивая пыль со стропил. — Я же говорила вам, ребята, проекция — это ключ. Если вы говорите своими обычными голосами, никто в аудитории вас не услышит. — Я смотрю на Лейлу. — Не бойтесь быть громкими. В любое время. На сцене или вне ее.

— Это хороший совет, — говорит Гарретт, идя по главному проходу в сопровождении нескольких своих игроков. — Громче всегда лучше.

И мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы мой язык не вывалился изо рта. Сегодня он выглядит стильно — рубашка с воротником, на пуговицах под небесно-голубым свитером. Мое сердце колотится, а кожу покалывает, когда я вспоминаю ощущение его веса на мне, на этом новом матрасе, звук его стонов, эти сильные руки, обнимающие меня, твердую безжалостную выпуклость его члена между моих ног.

Неужели это было всего несколько дней назад? Кажется, что прошли месяцы, годы.

Кладовка уборщика была запретной зоной с тех пор, как Маккарти поймала нас. На этой неделе я каждый вечер водила родителей на сеансы физиотерапии, так что мы с Гарреттом были вместе только по телефону, по СМС, а также было несколько горячих и сильных поцелуев в его джипе, когда он подъехал к дому моих родителей поздно вечером в понедельник, просто чтобы увидеть меня наедине в течение нескольких минут.

Это так странно, как жизнь может меняться, как быстро. У вас есть свой пятилетний или десятилетний план, и затем, за одну ночь, все, что вы думали, что хотели, меняется, и все места, куда вы планировали отправиться, больше не кажутся такими важными.

Я не помню, как я продержалась шестнадцать лет без Гарретта Дэниелса в моей жизни. Теперь, когда он вернулся в нее, я как наркоманка — жажду его, думаю о нем все время.

— Тренер Дэниелс? — я стараюсь говорить профессионально, в то время как каждая клеточка моего тела кричит о неуместности.