И вот так просто… Я снова потерян.

Я не прекращаю бег трусцой, пока не оказываюсь у забора.

— Привет.

Кэлли наклоняет голову.

— Хорошая игра, тренер.

— Да… да, это было хорошо. — Я улыбаюсь маме Кэлли сверху вниз. — Миссис Карпентер, могу я пригласить Кэлли куда-нибудь сегодня вечером? Вы можете взять мой мобильный телефон, держать его рядом с собой и звонить нам, если возникнут какие-либо проблемы.

Если это не сработает, я готов предложить своему младшему брату тысячу долларов, чтобы он посидел с ними всю ночь.

Миссис Карпентер машет рукой.

— Мы будем в порядке. Вы, дети, слишком много волнуетесь. Идите развлекайтесь, приведи ее завтра домой к обеду.

Как раз в тот момент, когда я подумал, что эта ночь не может стать лучше — она отправляет меня своими словами на седьмое небо от счастья.

— Я могу это сделать, — киваю я.

Вот тогда маленькие ублюдки, которых я тренирую, решают вылить мне на спину кулер с "Гаторейдом". Это холодно, как будто тысяча сосулек пронзают мой позвоночник одновременно, и у меня есть ощущение того, что чувствовал Цезарь, когда его выгнал Сенат. Но, я отношусь к этому как мужчина. Я провожу влажной рукой по волосам и слизываю немного жидкости с верхней губы.

Я указываю большим пальцем за плечо, удерживая пристальный взгляд Кэлли.

— Я должен пойти заняться футболом, — она смеется, кивая. — Заберу тебя через некоторое время.

И она машет рукой, улыбаясь. Такая красивая, что на нее почти больно смотреть.

— Буду ждать.

Еще в старшей школе, после хороших футбольных матчей — Гарретт всегда был… ну… перевозбужден. Он был подростком, поэтому возбуждение было в значительной степени настройкой по умолчанию, но после крупной победы он становился более горячим, голодным, агрессивным. Я практически чувствовала запах тестостерона на его коже, что возбуждало уже меня. Помню, когда мы появлялись на вечеринке, он всегда держал меня рядом, всегда прикасался ко мне… Его рука в моей, его большой палец гладит мою ладонь, обнимает меня за плечо, потирает мою спину. Если мне приходилось отойти от него, его глаза следили за мной по комнате поверх края его стаканчика с пивом, как будто я была единственным человеком, который имел значение. Как будто я была сердцем, центром всего его мира.

Мы никогда не оставались на вечеринках надолго.

То же знакомое предвкушение наполняет меня сейчас, пока я жду на крыльце родителей, когда Гарретт заберет меня. Я расхаживаю взад-вперед, тереблю вязаную шапочку на голове и играю с молнией на пальто. Мои мышцы напряжены от возбуждения так сильно, что я чувствую себя резинкой, готовой порваться.

Я все еще не знаю, к чему это приведет с Гарреттом, и это меня немного пугает. Потому что Гарретт Дэниелс вернулся в мою жизнь так, как я никогда не ожидала, прокладывая свой путь вокруг моего сердца. И это похоже на трагедию — как Ромео и Джульетта — мы уже знаем, чем это закончится. Прощанием. У нас обоих есть эти замечательные, потрясающие, отдельные жизни — далеко-далеко друг от друга. У нас есть карьера, друзья, дома, и никто из нас не собирается переворачивать все с ног на голову. Знаю, что веду себя безрассудно — глупо — я выхожу на этот трамплин для прыжков в воду, собираясь прыгнуть в самую глубину боли и душевных страданий. Но постоянно растущей части меня просто все равно — и это пугает меня еще больше. Эта часть возьмет то, что она сможет получить, так долго, как сможет, и будь проклята душевная боль.

Уже больше одиннадцати, поздновато для этого района. Жители улицы моих родителей уже легли спать, в окнах темно, а в воздухе тишина. Я слышу, как джип едет по улице, прежде чем вижу его, и к тому времени, как он останавливается у обочины, я уже бегу через лужайку, чтобы встретить его.

Я не жду, пока Гарретт откроет дверь, я делаю это сама и забираюсь внутрь. Его волосы влажные, а кабина наполнена его чистым океанским ароматом после душа.

Глаза Гарретта — черный бархат, а его голос — темный шелк, ласкающий меня.

— У тебя розовый нос. Как долго ты там ждала? — он держит мои руки в своих, дует на них, согревая их и заставляя мое сердце биться быстрее.

— Не слишком долго. Мои родители уже легли… И я была взволнована встречей с тобой.

Его взгляд скользит по моему лицу, касаясь шапки на моей голове, моих глаз, моего рта.

— Я тоже не мог дождаться, когда доберусь до тебя.

Он удерживает мой взгляд еще на мгновение, а затем кивает, переводя взгляд на дорогу.

— Ты голодна? — спрашивает Гарретт, когда мы едем по пустым, освещенным уличными фонарями дорогам.

— Нет.

Я смотрю на его руки, лежащие на руле. У Гарретта красивые руки — сильные, изящные — руки защитника. Они свободно держат кожаное рулевое колесо, и его поза на сиденье расслаблена и легка. Уверенный. Я испытываю неописуемо успокаивающее ощущение в присутствии такой уверенности. Я всегда знала, что, если бы я когда-нибудь была не уверена или смущена, это было бы нормально — потому что Гарретт знал бы, что делать. Я могла бы отдать себя в эти умелые руки, последовать его примеру, и все обернулось бы прекрасно.

Мы подъезжаем к его дому и выходим из джипа, не говоря ни слова. Гарретт держит меня за руку, пока мы идем по дорожке, медленно потирая большим пальцем внутреннюю сторону моего запястья взад и вперед. В гостиной полумрак, единственное освещение — свет над чистой кухонной раковиной. Снупи поднимает голову с того места, где он свернулся калачиком в кресле, но через секунду снова опускает ее. Гарретт бросает ключи на угловой столик, затем поворачивается и смотрит на меня. Его рот — тот великолепный рот, о котором я мечтала, — расплывается в небрежной улыбке.