После глобальной катастрофы банк в спешке переправили на Марс. Поломанный геном переселенцев уже не поддавался изменениям. Ни безопасным, ни каким-либо другим. В период волны третьей колонизации и всеобщего бесплодия стало ясно, что генетическая база Земли — единственный выход. Тот самый Ноев Ковчег, который поможет выжить цивилизации. В результате все население Марса имело четкие генетические маркеры каждой расы. Исключения составляли только естественнорожденные. Которых, к несчастью, насчитывалось катастрофически мало.

Иногда отец Моргана впадал в какую-то тягучую меланхолию. Он рассказывал сыну о Мальте. Мальчик тогда не понимал, какое отношение имеют давно исчезнувшие места иной планеты к тому месту, где действительно родился его отец. К слову, не понимал он этого и сейчас. Однако, вопреки всякой логике, какая-то тонкая, неуловимая ностальгия чувствовалась в суровом храмовнике. Мать всегда относилась к этому со значительной долей снисходительности.

— И чем это отличается от жатв? — задумчиво спросил Морган, — Всего одна смерть. Девка-то мелкая, никто и не заметит...

Уже несколько часов в воздухе чувствовалось крайнее напряжение. Кое-где трещали электрические приборы. Мигал свет. Шли напряженные переговоры.

До того, как начать торговаться с Пламенем, Морган передумал обо всем, о чем только мог. Размышления длились долго, оценивая шансы там, в прошлом. Конечно, он отдал должное точности выбора Азари. И только. Все внимание сейчас было направлено на то, как исправить собственные ошибки. В конце концов, некого было винить в безвыходности собственного положения.

Иногда Моргану казалось, что убить Королеву сразу после прыжка было бы разумным поступком, ибо две Великие Матери для Марса — уже слишком. С другой стороны, было бы утрачено драгоценное время. Первый прыжок всегда болезнен. Морган и не сомневался, что Королева имела опыт в перемещениях гораздо богаче, чем у кого-либо. Это значило, что даже после того, как ее выбьет из тел носителей, Азари успеет улизнуть прежде, чем он очнется. Искать ушлую Тень, прекрасно умеющую прятаться, на планете в вдвое превышающей размеры Марса выглядело плохой идеей. Это время можно было бы потратить на устранение прыгуна, да на поиск возможности переправиться на Марс. А там... Там на его век хватит. После него — хоть потоп.

— А если серьезно... Одна жизнь взамен сотен — думаю, неплохая сделка? Без всех этих слез и соплей должников.

Робкие попытки прощупать будущее были встречены глухой, непреодолимой стеной отторжения. Что ж, лавочку прикрыли. Морган понял, что свой лимит предвидения он исчерпал и даже не стал настаивать. От Пламени ему нужно было совсем другое. Чувствуя, как сила в прямом смысле слова становится плотнее, Жнец занял наступательную позицию. Он твердо был намерен решить все здесь и сейчас. Речь шла не об удобоваримом компромиссе. Речь шла об уступке. Полной и безоговорочной.

— Я, может, уже жил у основ этой дерьмовой империи, — напрягся Морган, — Тот же Олимп, только без шлюх. Имею право. Если хочешь, отступай. Я не остановлюсь.

Это была долгая ночь. Полная борьбы, торговли и ультиматумов. Белесое Тление, порою, чувствовалось даже сквозь плотные стены одинокого гаража, стоящего поодаль от основных построек. В этот вечер Жнецы зависали в доме у Вердиса — местного барыги, что держал собственную бакалею и чье место обитания смахивало на добротную пивнушку. Под всеобщее веселье никто и не заметил тревожных всполохов.

Когда на горизонте появились первые лучи Солнца, напряжение начало медленно спадать. Измотанный вконец, Жнец откинулся на спинку дивана. Во всех членах тела чувствовалась неестественная слабость. Перестало чувствоваться сопротивление Пламени. Оно ушло в подполье, оставив своего носителя в гордом одиночестве.

Несмотря на навалившуюся апатию, Морган чувствовал победную удовлетворенность. Наконец, все закончилось. Этой ночью Жнец выторговал себе индульгенцию на убийство.

Стадион уже несколько раз погружался во всепоглощающий сумрак. Зрители не смели нарушить тяжелую, давящую атмосферу, нависшую над их головами. Ни единого возгласа не вырвалось из когда-то восторженных глоток. Ни единого хлопка в ладоши не послышалось в липкой грусти трибун. Люди и Тени стояли, замкнутые в своей собственной скорби. Спокойные, мягкие ноты заполняли желтый песок Арены, иногда становясь резкими, протяжными, словно вой раненого зверя, и это делало печаль совсем невыносимой. На высокой ноте плавно затухал свет. Никто не возражал этой внезапной тьме. Марсианский народ вдыхал черноту воздуха, упиваясь собственным горем. Сошли на нет внезапные, истошные рыдания, захватившие планету в последние две недели. Иссякли сердечные причитания, затихли пронзительные истерики. Граждане даже не вставали с собственных мест, совершенно не сопротивляясь окутывающей их непроницаемой тьме. Они безропотно приняли все правила предложенного им зрелища, молча внимая воплям души самого яркого шоумена планеты.