И с этим нельзя не согласиться.

***

Среди массы квалифицированных специалистов он находил способных и выдвигал на ответственные посты самых талантливых организаторов и воспитателей. Он помогал раскрыться, расцвести таланту. И здесь были свои «машеровские» секреты, чрезвычайно деликатные и уважительные.

В 1979 году Нину Нерад, первого секретаря Ленинского райкома партии города Минска, рекомендовали на должность секретаря горкома партии. Ее пригласили к Машерову.

Попала она к нему в «кадровый» день, когда со всей республики съезжались для собеседований партийные, советские, комсомольские работники, назначавшиеся на новые должности. В приемной сидело много людей. Правда, ее, как женщину, будущего секретаря столичного горкома партии, пропустили первой.

Сев напротив за приставной столик, Машеров проговорил с ней около двух с половиной часов. В приемной многие переволновались, посчитали, что «первый руки выкручивает».

— Я знаю тебя столько лет, еще по работе в комсомоле. Ты мне как дочь, - сказал он своей собеседнице.
– Понимаю: трудно тебе. Поможем. Но неужели ты думаешь, что то, какой ты стала, - это только твоя заслуга? Столько мы в тебя за эти годы сил вложили. Пришло время - нужно отдавать долги. Помоги нам и ты.

Беседу закончил комплиментом, которого, кстати, за двадцать пять лет работы в комсомольских и партийных органах, по ее словам, никто из мужчин не говорил:

– Всегда, когда тебя вижу, думаю: как же мы тебя не испортили? Ты не стала казенной, не поддалась бюрократической машине. Женщины, попадая в наше «номенклатурное течение», вскоре становятся официальными. Поверь мне и оставайся прежде всего женщиной.

— Но я много плачу. Даже перед вами не стесняюсь слез.

— Я знал только одну женщину, которая не плакала. Ну и плачь! Ты же плачешь не от того, что каша пригорела на сковороде, а потому что что-то не клеится, не удается. Как бы было хорошо, если бы побольше было таких «плачущих женщин» на нашей работе!.

— Петр Миронович, вы говорите просто для того, чтобы поднять мне настроение.

— Нет, это мое мнение. Жаль отпускать тебя в горком. Мне нравится смотреть с трибуны (на Октябрьской площади) на Ленинский район, когда идете первыми в праздничных колоннах. Всегда радуюсь, видя знакомые лица..

Полина Машерова вспоминала:

— Почти ни одного «своего» партизана он не выдвинул на работу в аппарат ЦК КПБ. На тех же должностях, на которых были до войны его соратники по оружию, и продолжали работать. Близких и знакомых на ответственные посты он не назначал. Очень часто на прием к первому секретарю приходили бывшие партизаны. И почти всегда они были почетными гостями в нашем доме. Обычно я возле них на кухне хлопотала. Позвонит муж и говорит:

— У меня в кабинете Волкович — хочешь видеть?

— Обязательно приглашай, — отвечала.

Помнится, получила письмо от Шуцкого, он был трижды ранен. Партизан просил помочь улучшить жилищные условия. Долго держала письмо, не решалась показать мужу. Наконец не выдержала. Когда он был в хорошем настроении, сказала:

— Письмо мне Володя прислал.

— О чем пишет? — недовольно спросил он.

— Просит, чтобы тебе передали просьбу.

Немного помолчав, переспросил:

— Считаешь, что просьба заслуживает внимания?

— Да.

— Так сообщи ему, чтобы об этом домой больше не писал. Как и все, пусть в ЦК на мое имя обращается.

На этом наш разговор закончился. Если кто-нибудь просил, чтобы передала просьбу мужу, я отвечала: «Идите и запишитесь к нему на прием». Правда, иногда помощнику Крюкову звонила. Не более…

Он не был злопамятным. Работника, который на него писал жалобы (ему докладывали, кто это делает), он выдвигал на более высокую должность. Не верил, когда о человеке, о котором у него сложилось хорошее впечатление, говорили что-то плохое. Вот, например, бывший первый секретарь ЦК комсомола Геннадий Жабицкий… Сколько раз, помнню, информировали мужа, что в «Дроздах», на даче, комсомольский лидер с молодежью пьянствует, что он потерял себя как работник.

– Нет, - ответил он, - я ему дам такую должность, на которой он перестанет пить, исправится.

И довел… до министра внутренних дел.

Или такое. Пожурит какого-нибудь руководителя за те или иные ошибки, а потом сам же об этом жалеет. Придет домой, поужинает, а через некоторое время набирает номер своего помощника: «Позвони директору - пусть спит спокойно. Никто его с должности снимать не будет». И таких случаев было много. Но, бывало, и ошибался в людях. Потом очень переживал. А все из-за того, что верил в человека, которого выдвигал. Старался ему помочь, поставить на ноги. Возможно, в этом и была его слабость.

Машерову был присущ свой особый стиль работы в решении всего многообразия вопросов жизни республики. А еще - высочайшая ответственность за положение дел в Белоруссии, глубокое проникновение в суть реальной жизни общества, трезвая, взвешенная оценка реалий, нахождение после долгого и кропотливого анализа с опорой на коллективный разум наиболее оптимальных решений и неукоснительное их исполнение.

Особое внимание Машеров уделял подбору и расстановке кадров как основополагающему условию решения всех задач. Он внимательно изучал деловые, моральные качества людей, притом не по анкетам и оценкам аппарата управления, а в ходе непосредственного общения с работниками, знакомства с их деятельностью и результатами работы.