Гул непогоды разорвал бой курантов. Машка вспомнила про гостей, шампанское, концерт по телевизору. Обида и злость придали сил, и она изо всех сил потужилась. Девочка выскочила с боевым «чпок», как пробка из шампанского. Из Машкиных глаз посыпались оранжевые искры. Или ей показалось.

– Может, Зиночкой назовёшь? – Фрося тайком смахнула слезу и принялась пеленать девчушку. – Мамку мою так звали. Она от рака умерла. Мне тогда десять годков было.

– Баба Фрось, ты нормальная? Какая Зиночка? – Машка немного отдышалась, попыталась привстать. – Алинкой будет. Ну-ка, помоги мне. Домой хочу – мысли о шампанском некстати одолевали свежеиспечённую мать.

– Маша! Маш? Ты живая там? Я вроде младенческий крик слышал? Родила?! – у порога бани топтал снег Вадик. – Хочешь, я тебя домой перенесу? Там мать тебе супчика с клёцками сварила.

Вадик отворил дверь, на него смотрели три пары глаз, мал мала меньше.

– Ма-а-а-аша, – нараспев закричал он. – Машка-а-а-а! Счастье! Вот теперь ты у нас не просто Маша, а мамаша! Понимаешь, да? Ма Маша!

Машка разулыбалась устало и гордо, вверила дочку в надёжные руки бабы Фроси, а себя – Вадику и позволила себе расслабиться. Аромат супа с клёцками тянулся через открытую в кухне форточку, доходил до Машкиного носа, обещал счастливую семейную жизнь.

Тарелка дымилась. Язычки пламени плясали вокруг, клёцки подпрыгивали и кружились на волнах медно-жёлтого бульона. Иногда взрывались. ДОП 761 просмотрел дыру в огне почерневшей буржуйки. Раз за разом он видел одну и ту же картину и никак не мог понять, зачем ему показывают суп с клёцками. Особенности жизни в Катарсисе начинали его раздражать, но буква «П» в аббревиатуре «ДОП» оставляла надежду. «Дегенеративная особь с перспективой» – это шанс возвыситься до БОТа. А там и до СИДа недалеко. Почему ему так хотелось дорасти до СИДа 761, не понимал. Но стремиться никто не запрещал.

ДОП нащупал в потёмках бушлат, кое-как влез в рукава, всунул ноги в стылые калоши и пошаркал на улицу рубить поленья. В его Катарсисе всегда шёл снег. Сегодня снежинки ложились тихо и медленно. Калоши оставляли чёрные следы на мокром белом ковре. ДОП выдернул из пенька топор, оглядел горизонт и обмер. Метрах в шестидесяти от него стоял дом. Он вырос из ниоткуда. Уютный, тёплый, зовущий. Оранжевые окна светились любовью. Пульсировали. 761 понял: его время пришло.

– Мяу! – отчётливо прозвучало в голове.

– Вы серьёзно? – ДОП не верил ушам.

– Ми-и-ау! – ещё раз позвал дом.

– Мяу?! Вы шутите! В следующей жизни я буду котом?! – смятение сменилось разочарованием, потом обидой за испорченную карму. – Ну уж нет! Я хочу в люди!

– Ми-и-и-и-иа-а-а-а-а-ау-у-у-у! – это было очень настойчиво.

Из окна дома высунулась светло-русая голова. ДОП поймал её взгляд и утонул в зелёных глазах. Пухлая ручка призывно махала. Его ждали. Он оглянулся: холодная лачуга, куча неколотых дров. Под ногами топор. Калоши примёрзли к земле, снег насыпал за воротник. «В конце концов, что я теряю? – подумал ДОП и сделал шаг к дому. На девственно белом снегу появились кошачьи следы. – Я буду сидеть на батарее, слушать сказки, глазеть в окно, засыпать в её мягких руках, купаться в любви и ласке», – это был сиюминутный импульс. Он сделал ещё шаг, изловчился и прыгнул в маленькие мягкие ручонки.

– Котик, ты будеф фыть у наф. Мама скафала, тебе мофно, да, баба Фрофь?

– Да, Алиночка, да, зайчик, – подтвердила бабушка.

– Нафову тебя Фэмом. Хорошее имя, бабуль?

– Буржуазный пережиток, – фыркнула баба Фрося. – Всё ясно, Машенька, – сказала в мобильник и подхватила котёнка.

– Нет. Дай. Я фама понефу.

Алинка засунула кота за пазуху. Там было тепло и уютно, от девочки пахло супом с клёцками. «Я привыкну», – успел подумать ДОП, прежде чем воспоминания покинули его. – «Главное, чтоб не утопили».

Автобус медленно плыл по однотипным улицам города. Если такой транспорт, конечно, можно назвать автобусом. Плоская летающая платформа с крышей и низкими бортиками. Да, небезопасно, но здесь и умереть-то никак нельзя. Хоть выпрыгивай под колеса встречной фуры. Действие увлекательное, но наказуемое. А байтов на штрафы сейчас точно ни у кого нет.

Валентин уныло скользил глазами по одинаковым коробкам вдоль дороги, которые люди упрямо называли своими домами. Плоские стены, окна в одних и тех же местах, выверенные до миллиметров размеры комнат, и, главное, ни одной лишней детали. Так выглядел весь город. Можно подумать, что все резко увлеклись минимализмом, но это было необходимо для выживания.

Фонарные столбы и прочие уличные объекты давно остались в прошлом. Теперь тратить на них память было бы роскошью. Когда ты можешь регулировать яркость солнца и луны, никакие фонари тебе не нужны.

Впрочем, один район до сих пор отличался. Его дома выглядели совсем иначе. Красивые и необычные, а самое главное – разные. Причем совершенно. Их создавали еще до введения Обязательной Памятной Нормы, а потому люди строили их креативно. Мебель и отделка тоже отличались. Если сейчас у всех дома даже внутри одинаковые, то раньше люди творили их как вздумается. И этот район еще помнит те лихие времена. Но, к сожалению, его очистка уже началась, и бюро Форматирования предстояли гигабайты работы. Туда-то Валентин и направлялся.