Потоцкая барахталась в ней как наша хавронья, противно визжа какие-то ругательства, но встать у нее не получалось. Дно было скользким, и как только барыне удавалось встать на четвереньки, ее ноги снова разъезжались в разные стороны. Вокруг начали собираться люди. Некоторые пытались помочь, некоторые похохатывали, лишь спутница Потоцкой причитала, бегая вокруг лужи. Меня душил смех, а Таня хохотала вовсю, спрятавшись за спину Степана.

– Етить-колотить, барышни, пора бы нам ехать отсель, - он широко улыбался. – Опосля приедете, в другой день.

– Да, поехали. Нет желания смотреть на эту эпическую картину, - тихо проворчала я, но Степан услышал и согласился, вызвав у нас с Таней новый приступ смеха:

– Во истину картина еретическая… Прости, Господи… Аки говно в проруби…

Мы еще долго обсуждали с Таней и Аглаей Игнатьевной происшествие у церкви, вспоминая перекошенное лицо Потоцкой. Нянюшка, конечно, сразу же стала переживать о том, что Дарья Николаевна «мстить придумает». Но что сделано, то сделано. По крайней мере, барыня получила по заслугам, и это не могло не радовать. Дворня тоже посмеивалась, шепчась по углам, потому что Степан во всех подробностях поведал о ползающей в луже Потоцкой. Похоже, разговоры дойдут до самого города.

Как по мне, это было слишком маленькое наказание для такой гадины. Она разрушала чужие судьбы, и кто знает, сколько их было на ее счету? Вряд ли семья Засецких единственные жертвы безумной семейки.

Первый снег выпал совсем неожиданно. Обычно это происходило ночью или ранним утром, как будто зима хотела явиться незаметно, опутать прозрачными сетями, еще спящую природу. Но в этот день она пришла открыто, а вместе с нею пришла и долгожданная радость.

Погода с утра стояла пасмурная, тихая. Лишь немного по другому гудел лес, видимо, предчувствуя надвигающуюся непогоду. А уже после полудня с неба стали срываться первые робкие снежинки, постепенно превращаясь в большие белые хлопья. Они медленно опускались на подмерзшую землю, и вскоре все вокруг уже покрывал белый ковер.

Но нас не пугали надвигающиеся холода, потому что в доме порой было даже жарко. Мы сами не экономили на дровах и позволяли хорошо топить помещения, где проживали слуги. У скотины и в птичнике тоже стало тепло. Мужики еще летом сложили печь так, чтобы ее задняя стенка выходила в курятник, отапливая сразу несколько помещений. Собака со щенками жила там же, отменно охраняя двор и проявляя удивительную сообразительность. Пушистое семейство уже знало большинство команд, а также до ужаса любило Ваньку, каждый раз вылизывая его веснушчатое лицо всей дружной компанией.

А еще мы ждали в гости родителей Андрея. Его матушка выразила желание посетить нашу усадьбу, наслушавшись восхищенных рассказов сына о нашем умении вести хозяйство. Но я догадывалась, что она хочет о чем-то поговорить с Таней. Ведь Андрей уже не скрывал своих намерений.

Этот день был абсолютно обычным, если не считать внезапно нагрянувшей зимы. Мы сидели в гостиной, попивая ароматный чай с душистыми травами, а нянюшка вязала варежки, уютно постукивая деревянными спицами.

– Завтра уже Зимние Кузьминки… - Аглая Игнатьевна подкинула полено в камин и снова подняла ноги на скамеечку.
– Кузьма и Демьян куют лед на озерах… Эх... помню в молодости устраивали мы «кузьминские вечёрки»… Хорошо было, весело!

– И чем вы занимались на этих вечёрках? – Таня сидела в кресле раскрасневшаяся и немного растрепанная после дневного сна.

– Чем… чем… - нянюшка пожевала нижнюю губу и положила вязание на колени. – Снимали, значит, мы избу в складчину, готовили угощение… Кашу-ссыпчину, да куриную лапшу, пирог-курник… без него никак. Коли угощения не хватало, дак парни шли у соседей кур воровать! До утра гуляли! Ежели «подкузьмишь» парня на вечёрках, так и замуж за него пойдешь.

– И что ж за воровство парням было? – спросила я, с улыбкой глядя на нянюшку, которая от радостных воспоминаний даже помолодела.

– А ничего. Побранятся люди для порядку, и вся недолга. Оно ж без краденого на столе и праздник пустой! – засмеялась Аглая Игнатьевна. – Люди сами оставляли, чтобы брали к столу… Заведено так в деревне.

В эту минуту за закрытой дверью послышались чьи-то быстрые шаги, и у меня почему-то болезненно сжалось сердце. Даже дышать стало трудно. Раздался стук, а потом в комнату заглянул Захар.

– Барышня… Елизавета Алексеевна… там это… барина привезли… супруга вашего…

Мне показалось, что я сейчас потеряю сознание. Комната поплыла перед глазами, вызывая приступ тошноты.

– О Господи! Тебе дурно?! – Таня бросилась ко мне, но я глубоко вдохнула и спросила севшим голосом:

– Что значит привезли? Он мертв?

– Дышит! Вот только плох он, – Захар не знал, куда деть глаза, комкая шапку. – Что делать, скажите? Мы сейчас с мужиками мигом подсобим!

Я сжала кулаки так сильно, чтобы ногти впились в ладошки. Боль немного привела меня в чувство. Никаких обмороков. Только не сейчас.

– Ох, горе! Ох, беда! Елизавета Алексеевна, вы бы не ходили! – запричитала нянюшка. – Не ровен час приключится чего! Дитенка-то пожалейте нерожденного! Мы сами все! Сами!