Теперь, когда она подумала об этом, Барретт пришло в голову, что цепочка командования была нечеткой, когда дело касалось ее и Джейка в Солнечной системе. "Нечеткий" означает совершенно неясный. Или даже несуществующий.

– Кто сказал, что мы должны?
– потребовала она ответа.

– Те, кто приказывает медведям танцевать, - с усмешкой ответил аль-Фанудахи.
– Чья личность, тебе не нужно знать.

– Добро пожаловать на борт "Авры Барбиди", - сказала молодая женщина в униформе, сидевшая за стойкой прибытия, когда Барретт и Абрамс вышли из посадочной трубы в главный шлюз пассажирского судна.
– От имени "Калокаинос Шиппинг" мы ценим ваше решение путешествовать с нами, - она посмотрела на сенсорный экран на своем рабочем столе, когда датчики шлюза получили идентификационные коды от их унилинков, - лейтенант Барретт и сержант Абрамс. Вы путешествуете отдельно, верно?

Барретт мысленно моргнула. Она не думала об этом. Но это было коммерческое пассажирское судно, а не военное, где причалы были назначены власть имущими, что означало...

– Нет, - сказала она.
– Нам не нужны отдельные каюты. Одной каюты будет достаточно.

Она проигнорировала Абрамса. Если он хотел возразить, это было его дело. Вместо этого она одарила улыбкой офицера по посадке, которая немного нахмурилась. Вероятно, потому, что характер ее работы привел к тому, что она не любила сюрпризов - на самом деле изменений любого рода. На самом деле, она выглядела так, как будто собиралась быть упрямой по этому поводу. Но...

– Я экономная, - объяснила Барретт, прежде чем она успела возразить.

Молодая женщина мгновение смотрела на нее, затем пожала плечами.

– Я могу это устроить, - сказала она.

– Спасибо, - радостно сказала Барретт.

Абрамс, с другой стороны, вообще ничего не сказал. Это была еще одна черта, которая нравилась Барретт в нем: он знал, когда нужно заткнуться.

Боже, помоги мне, это почти имеет смысл.

Мемориальная больница Говарда Клинкскейлса

Харрингтон-Сити

Харрингтон Стейдинг

Планета Грейсон

Система Грейсон

– В самом деле, мама! Тебе не кажется, что это немного чересчур?
– потребовала леди дама Хонор Александер-Харрингтон.

– Что?
– Эллисон Харрингтон посмотрела на свою гораздо более высокую дочь с больничной койки.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, - сказала она тоном, который можно было бы охарактеризовать как "суровая невинность".

– Я знаю, что вы с папой настаиваете на том, чтобы делать что-то без искусственной помощи, - сказала Хонор.
– Однако, если бы я этого не знала, я бы предположила, что вы складывали колоду вместо того, чтобы бросать кости.

– Ты переняла этот ужасный оборот речи от своего дяди Жака, не так ли?
– Эллисон сердито посмотрела на нее.
– Это из-за всего того времени, что ты проводишь с разведданными, не так ли?

– Нет, я этого не делала, и перестань менять тему!
– Строгий тон Хонор, к сожалению, был подорван пузырьком веселья в его глубинах.

– Я не меняю тему, - запротестовала Эллисон.
– Я просто сосредотачиваю внимание там, где оно должно быть, учитывая твое недостойное отношение, юная леди!

– Я больше не молода и не леди, кроме как технически, - ответила Хонор.
– И я хочу знать об этой твоей истории с близнецами. Ты уверена, что на этот раз вам с папой не помог Иллеску?

– Хонор Стефани Александер-Харрингтон! Ты же знаешь, что мы моногамны! И даже если бы это было не так, Франц Иллеску - последний человек, которого я бы...!

Это было все, что она успела сделать, прежде чем Хонор рухнула - осторожно - на стул у кровати, беспомощно хихикая.

Эллисон просияла, глядя на нее, и Хонор положила одну руку на собственный сильно беременный живот, по-женски сдерживая смех.

– О, мама! Это было коварно!

– Я понятия не имею, о чем ты могла бы говорить, - безмятежно сказала Эллисон.
– А теперь перестань хихикать - это заставляет тебя звучать как двенадцатилетнего ребенка - и подойди сюда, чтобы поцеловать своих братьев.

Вышеупомянутые хихикалки снова грозили сорваться с поводка, но Хонор Александер-Харрингтон была сделана из более прочного материала и твердо поставила их на место. Затем она снова встала со стула и подошла, чтобы наклониться над кроватью своей матери и крошечными краснолицыми младенцами по обе стороны от нее. Руки Эллисон крепко прижимали к себе маленьких, завернутых в одеяло, мирно спящих мальчиков, и, несмотря на их переругивание, ее глаза были затуманены, когда она посмотрела на свою дочь.