Разбуженный стуком в дверь, Федор ничего сначала не мог сообразить, потом засуетился: вдвоем с Теодолитом они уложили его на кровать, раздели, смыли с лица и головы грязь и кровь, прижгли йодом ссадины, приложили к синякам пятаки, хотя сразу было видно, что пятаки тут могут помочь — как мертвому припарки…

…С четверга зарядили проливные дожди, шедшие почти непрерывно до воскресенья. В воскресенье после полудня снова проглянуло солнце, подсушило землю, обмельчило расползшиеся за трое суток лужи.

В ночь пароход должен был увезти его в командировку, и на прощание они решили сходить в кино. Последний сеанс закончился около двенадцати. С полчаса безрезультатно прождали автобус, после чего пошли на Пустошку пешком.

— Главная героиня на тебя чем-то похожа — ты не обратила внимания?

— Ну уж, скажешь! Так же, как главный герой — на тебя!

— Не смешно! — сделал он обиженный вид, и оба расхохотались.

— Ты, Сеня, сегодня совсем поздно домой придешь…

— Пустяки! Все равно не спать: пока соберусь, пока с Федей поболтаем… На пароходе отосплюсь!

— Возвращайся поскорей — я ждать буду.

— Послушай, Валентина, ты бы замуж за меня пошла?.. А? Пошла бы?

Она от неожиданности остановилась.

— Ничего себе — ты поворачиваешь!

— Я — серьезно.

— Замуж выходить — любить надо… любить… А я и не знаю, что это такое… До тебя, по крайней мере, смутное представление имела. За мною… ну, после того, что было… за мной и не ухаживал никто — боялись, знать.

— Ты не ответила.

— Пошла бы, наверное.

Он вдруг смешался — не представляя, что тут можно или нужно сказать, обнял ее за плечи и на ходу поцеловал в шею.

Впереди на фоне белесого неба проступила каланча.

— Сеня! Ты мог бы куда-нибудь уехать отсюда? Подальше куда-нибудь, как можно подальше?

— Зачем же мне уезжать? Мне пока и здесь нравится. Да и ты вроде не очень рвалась из родных краев улетать.

— Я вообще говорю.

— Вообще — конечно, мог бы! Да скоро и так придется: закончится строительство — делать нам на ГЭС будет нечего, энергетики свою гидрологическую службу заведут. А наша планида — новые места искать, под новые стройки. Рек в стране много!

Они подошли к каланче, и, опережая привычные возражения, он взял ее под руку.

— Я тебя еще немного провожу. Покажешь хоть, где живешь.

Она ничего не ответила, но шагов через двести остановилась.

— Вон он — мой дом: видишь, окошко светится — не спится дядьке! Дальше я — одна, а то — заметит ненароком, начнет расспрашивать, до утра не отцепится.

— Как зовут-то дядьку?

— Василий Васильевич… Ну ступай, Сеня, дай я тебя поцелую, возвращайся скорее, и ни пуха тебе, ни пера!

— К черту, к черту!

Не оборачиваясь, она перешла улицу, открыла калитку; на крыльце оглянулась, помахала рукой и исчезла за дверью.

Времени до парохода оставалось еще много. Можно было не торопиться — шагать и шагать, заложив руки в карманы, по спящей Пустошке, размышляя о том о сем.

Под навесом автобусной остановки он увидел сидящих на скамейке людей, которых не мог бы не заметить, когда шел сюда с Валентиной, и удивился: для пассажиров было уже слишком поздно и еще очень рано. Подойдя ближе, понял, что это не пассажиры…

Четверо парней лениво поднялись ему навстречу. Одного — самого здорового — он узнал сразу: тот конечно, что подсаживался на пляже… Они остановились полукругом, перегородив дорогу.

— Ну что, инженер? Не слушаешься добрых советов? Не слушаешься, а следовало бы. Извиняй тогда…

Удар был молниеносным и пришелся точно в челюсть. «Мастер!» — успел он подумать про парня, падая навзничь… Поднявшись, скрестил перед лицом руки для защиты и тотчас заметил удар, идущий слева. Он инстинктивно сделал «нырок», машинально ткнул в ту сторону кулаком, понял, что попал, и тут же справа получил сразу несколько оплеух — по уху, по затылку, в скулу… Последним приложился вторично пляжный громила: снизу в челюсть и в довершение — уже падающему — ладонью по шее.

— Стоп, ребята! Лежачего не бьем! И так не подымется больше!.. — Это было последнее, что он услышал, теряя сознание.

А когда очнулся — над ним в розовом тумане плавало, посверкивая очками, лицо Теодолита.

…Закутавшись в одеяло, он на какое-то время задремал и во сне изо всех сил бежал к пристани, безнадежно опаздывая на пароход: на пути попадались нескончаемые заборы, буйно заросшие зеленью огороды, осыпающиеся под ногами склоны оврагов, колючий кустарник… Пробудился, когда Федор и досидевший у них до утра Теодолит собирались на работу.