Возвращение, как всякий допинг, поначалу подействовало благодатно, на сами стихи, но ровным счетом ничего не изменило в деле их публикации: от скрипа, с каким они изредка выползали на страницы журналов и альманахов, порой хотелось волком выть.

В один из таких моментов он сказал себе: «Шабаш!», приобщил толстую канцелярскую книгу к другим, тлевшим в портфеле черновикам, и полностью переключился на прозу, которою начал «баловаться», еще коротая вечера в домике гидрологического поста в верховьях Уссури.

Не так трудно переменить жанр — сложнее изменить что-либо в себе… Он не мог не отдать должное единодушию тех, от кого зависело — печатать или не печатать: и прозу ему в девяти случаях из десяти возвращали.

Вскоре им был написан первый рассказ о пришельцах из космоса. Фантастика — как литература — находилась в те годы на фантастическом взлете…

Сейчас, за буреломом лет, повороты его жизненного пути закономерно выстраивались в цепочку непрерывных уступок. Трудно было сделать первую — последующие требовали от него все меньшей траты душевных сил, все меньших оправданий перед самим собой.

Жену он не любил. Не то чтобы активно н е л ю б и л (так ему виделось написание этого слова — в ряду между «недолюбливал» и «ненавидел»), а именно — не любил, то есть она не была им любима. Осознал он это почти сразу после женитьбы, а осознав, надолго растерялся и упустил время, когда все можно было поправить «малой кровью». Потом на чашу весов легло нежелание рушить семью, обрекать дочь на безотцовщину. Он научился не проявлять своей нелюбви, держаться в общепринятых рамках, благо аналогичных примеров вокруг было — хоть отбавляй.

Наслышанный-начитанный о природной чуткости женщин, сознавая, что женщина должна когда-нибудь все почувствовать и понять, он, однако, надеялся: авось его жена окажется исключением… Так ли получилось на деле, или жена все же поняла неестественность их взаимоотношений, но по каким-то своим соображениям тоже не захотела перемен, — он не знал. Вернее — не задумывался, предоставив жене полную свободу личной жизни, не вмешиваясь, не интересуясь ее знакомствами, привязанностями, симпатиями.

Ему за прошедшие годы никого полюбить не случилось.

Уступки… Мирное сосуществование…

Первый же фантастический рассказ был напечатан и замечен. Литература постепенно начала приносить ощутимый заработок, и свое сорокалетие он отметил уходом со службы на «вольные хлеба».

Впервые за все их пребывание в Доме творчества утро выдалось ясным. В его свете, пробившемся сквозь заиндевелое окно, на столе, прикрывая бесчисленные щербины и стертый трудовыми писательскими локтями лак, уныло громоздился развал черновиков. Архивно выглядела намертво въевшаяся в клеенчатые обложки тетрадей пыль, потрепанные корешки, желтизна бумаги.

До завтрака оставалось еще несколько минут, и Семен Сергеевич употребил их на арифметические упражнения. На чистом листе он нарисовал вверху цифру ожидаемого на начало года остатка своих денежных сбережений, под нею — в столбик — обозначил римскими цифрами месяцы, от первого до двенадцатого, проставил напротив предполагаемые заработки, подбил итог, разделил его на среднюю сумму месячного расхода… Задумчиво посидел над полученным результатом, поскреб в затылке и, сунув бумагу с выкладками под пепельницу, отправился в столовую.

Дмитрий откровенно зевал над сосисками с вермишелью.

Расспрашивать его о вчерашних похождениях не было настроения, сосиски оказались холодными, вермишель — склеившейся в комки, чай — обычным.

— Как провели вечер, Семен Сергеевич? Как поживает ваша макулатура? — Отодвинув тарелку, Дима лениво принялся за бутерброд с сыром.

— Начал потихоньку разгребать. Времени много потребуется, думаю, если серьезно заниматься.

— Время, Сеня, — наше.

— Наше-то наше, да и своего бывает жалко.

— А ты не пожалей. Самая пора тебе в былом покопаться: годы прошли — в душе отстоялось, стихи отлежались, можно их беспристрастно перечитать, поправить, отобрать и с высоты твоего нынешнего положения предложить где надо «грехи юности, забавы дней младых». Ненастырно предложить, с усмешечкой. Вдруг и удастся неудавшееся двадцать лет назад! Да если и не удастся, все равно — полезно потревожить свои застоявшиеся омуты!

— Неизвестно еще, что за черти из них могут повыскакивать.

— А ты чертей стал бояться? Сдаешь!.. Послушайся совета: покопайся — не оказалось бы потом поздно! К тому же перемена занятий — один из видов активного отдыха, как известно.