Шрифт:
— При чем тут Франция?!!
— Не кричи, не закатывай истерики. У меня юмор такой… А вот серьезно: никому ни слова! Поняла? Ни слова.
Оттянув собачку замка, Алексей толкнул ногой дверь и вышел на лестницу.
Лариса бросилась вслед, остановилась, заметалась по квартире. Силы вдруг оставили ее, она опустилась возле телефона на стул.
— Никому ни слова… Никому ни слова…
Руки ее сами потянулись к аппарату, она отдернула их, зажала в коленях. Потом все же сняла трубку и принялась лихорадочно крутить диск.
— Алло! Алло! Позовите, пожалуйста, Федора Шкапина… Да… Не пришел еще?.. — Лариса глянула на часы. — Рано, конечно, рано… Я вас очень попрошу: когда придет, пусть сразу же позвонит Бобриковым… Бо-бри-ко-вым… Скажите — очень нужно, чтобы он позвонил, очень! Прошу вас…
Опустив трубку на колени, она сидела оцепенев, не слыша надрывных коротких гудков, не замечая, что плачет.
8
Многоэтажный дом за сквером многоцветно светился окнами, досматривая последние телепередачи, готовясь ко сну. Сквер выходил на набережную канала, сирень вдоль панели была давно начисто обобрана прохожими, но кусты, не тронутые в глубине, стойко благоухали.
По рассекающей сквер дорожке на набережную вышел Алексей Бобриков и, обернувшись, помахал рукой в сторону дома. Женский силуэт, маячивший в одном из окон пятого этажа, помахал в ответ.
Посмотрев по сторонам, Бобриков направился к телефонной будке, стоящей на повороте, который делал в этом месте канал. Движения и походка Алексея были легкими, раскованными. Он потянул уже на себя дверь будки, когда из-за угла показалась машина с зеленым глазком. Подняв руку, Алексей побежал наперерез, такси остановилось, и он, распахнув дверцу, сунулся внутрь.
— Мне, мастер, до площади… — Бобриков осекся, тело его напряглось и мгновенно окаменело; он тяжело сел рядом с водителем.
Крутнув никелированный барашек счетчика, шофер, небрежно растягивая слова, спросил:
— Куда едем, я не расслышал?.. — и, повернувшись к пассажиру, разом сник; выключил счетчик, заглушил двигатель.
Глядя на пустынную набережную перед собой, оба молчали.
— Не ожидал? — усмехнулся наконец Бобриков. — Видно, что не ожидал. Я — тоже. И правда, не знаешь, где потеряешь, где найдешь… — Он пощелкал пальцем по табличке на лобовом стекле: — «Вас обслуживает водитель тов. Трофимов Николай Корнеевич»… Давно Трофимовым-то стал?
Водитель безразлично передернул плечами.
— А я Чижова, я Чижова разыскиваю! Сегодня уже в справочное бюро сунулся: проживают, между прочим, в нашем городе двое Чижовых — Николаи Корнеевичи, да не те — одному восемнадцать лет, другому пятьдесят три. А третий, оказывается, исчез, в вечные бега от своей собственной фамилии ушел! Полезная служба справочное бюро, но надежней ее — судьба!.. Раз фамилию сменил, значит — понимал, что я тебя разыскивать буду, а? Правильно понимал, совершенно правильно.
— Ты меня уже десять дней разыскиваешь… Десять дней прошло, как ты приехал.
— Откуда такая точная информация?
— Я тебя на вокзале видел с вещами… Ты в такси сел — за две машины до моей в очереди.
— Хорошо, что в твою не угадал… Зачем же я вас, гражданин Чижов-Трофимов, десять дней искал, как вы думаете? Должником небось себя считали? Неприятное, надо полагать, ощущение?! Как у того попа, что Балду в работники нанял. Я в детстве эту сказочку не один раз читал и всегда почему-то больше всего за попа переживал. Да-а… Не лоб твой деревянный меня интересовал, Чижов, разговор интересовал… Разговор мне один продолжить хотелось, все эти годы изо дня в день хотелось. Помнишь, мы сидели в коридоре у дверей следователя, когда нас на первую беседу по поводу т в о е й аварии вызвали? Ты тогда сказал: «Можешь зря не рыпаться. Никто сейчас нас не слышит, так что открою тебе, парень, карты: у меня тут — рука, мне пропасть не дадут! Не траться на дорогого защитника — бери вину на себя, и дело с концом…» Не забыл разговор тот? И я слово в слово запомнил. Вот мне и не терпелось проверить, всегда ли эта самая рука помочь в силах, во всякой ли ситуации. В такой, скажем, как сейчас у нас с тобой?..
Понуро сидевший все это время, положив руки на руль, Чижов круто повернулся лицом к Бобрикову.
— Хватит! Хватит тебе! Надоел хуже горькой редьки! Бей скорей! Бей — что там у тебя: кастет? нож?.. Кончай, зануда, не мотай душу…
Бобриков посмотрел на него долгим, запоминающим взглядом и не спеша полез в карман.
— Бить? Зачем же мне тебя бить — ты и сам себя добьешь потихоньку. — Он вытащил из кармана руку. — Во! Полтинник попался! В самый раз: на счетчике твоем — двадцать копеек за посадку пассажира… Получи, «мастер»! — он бросил монету Чижову на колени. — Сдачи не надо — на чай оставь!
Бобриков вылез из такси, хлопнул дверцей, отошел к парапету набережной, облокотился на чугунную решетку. В темной густой воде плавали желтые кляксы отраженных фонарей. Он вынул из пиджака нож, ленивым движением бросил его в канал и еще ниже склонился над водой, словно пытаясь разглядеть в ней свое отражение.
На набережной из-за угла пересекающей канал улицы показался запыхавшийся Федор Шкапин. Увидев Бобрикова, он замедлил шаг, глубоко вдохнул — резко выдохнул и, уже не торопясь, подошел к нему.