— На одиннадцатичасовую электричку побежал. Сказал, ночлеговать больше не станет. Я и так удивлялась: ночей десять у нас отоспал, не случалось такого ранее. Видать, скучно одному в пустой квартире.

— Когда обещался? — Корней Корнеевич разговаривал, не отрываясь от газеты.

— Перед отпуском, сказал, заедет попрощаться. Через неделю, значит. Билет завтра заказывать пойдет — летом с билетами на Юг непросто. Поди, заждались его там!

— Санька отца любит, я замечал. Рад будет, мазурик! — Корней Корнеевич вывернул газету наизнанку, перегнул вчетверо, поднял глаза на жену: — Через неделю, говоришь? А я хотел просить его помочь насчет дров. Опоздал. После отпуска придется…

— Нужны тебе его шабашники! Много ли дешевле ихняя доставка обходится — с выпивкой-закуской?! Поезжай и закажи, как все люди делают. Через месяц привезут — ладно, и через два — ничего: прошлогодних твоих запасов до января хватит! И парню забот меньше.

— Тебе все лишь бы твоего Коленьку не беспокоить!

— Такого же моего, как и твоего.

— Надо полагать… Я твое воспитание имею в виду. Ты мне всегда мешала лишний подзатыльник ему дать, ты! Глядишь, теперь бы, прежде чем на Юг катить, спросил: «Как у вас, отец-мать, с дровами на зиму?» С ума все посходили по этому Югу! Тебе вот, маманя, много раз за свою жизнь бывать там довелось?

— Сколько раз ты возил, столько и была.

— Сколько и возил — так непременно со скандалом! «Надо Коленьке то купить, надо мальчику это справить! Да лучше на черный день отложить…» Не твои речи? О каком ты черном дне думала? Полжизни своей после войны прожили — не было такого уж черного дня!

— Однако денежки, на него отложенные, нам с тобой пригодились: на что бы иначе этот дом купили?

Корней Корнеевич отшвырнул газету.

— Ты чайник что, сжечь хочешь, с разговорами своими?! Тащи давай — выкипел, наверное!

— Чьи разговоры-то?! Не нравится Корнею, когда не по его выходит, не нравится!..

Светлана Петровна принесла чайник.

— Портянки, конечно, не повесил сушиться? Наказание с тобой… — И снова ушла.

Корней Корнеевич заварил чай, разложил по блюдечкам варенье.

— А что я снастей твоих не приметила? — вернулась Светлана Петровна, вытирая кухонным полотенцем руки. — Куда опять сложил?

— Э, маманя, со снастями карусель получилась…

— Пропали никак? Стащил кто?

— Никто не стащил, никуда не пропали — я их сам… порешил!

— Как это — порешил? Что ж на тебя такое нашло?.. Тебе покрепче?

— Лей — не жалей!.. Да уж нашло… Ты снегиря толстого, «генерала» своего, помнишь?

— Того, что ли, которого ты с полмесяца назад продал?

— Его самого. Так вот: сегодня он мне опять попался! Подхожу к силку — глазам не верю! Достаю, смотрю — он, собственной персоной! На правой лапке — мое колечко проволочное: я всем такие, перед тем как продать птаху, надевал — тоненькие, с первого взгляда и не заметишь… А «генерал» меня узнавать не хочет: глаза закатывает, головой сердито вертит, палец мне клюнуть норовит, и сердце у него вот-вот из груди выпорхнет!.. Ничего себе, думаю, дела пошли! Я, значит, ловлю, а кто-то, значит, выпускает! То есть я — изверг вроде, а другой — большой души человек, благодетель! Так получается?

— Так.

— Вот именно — так!.. Я колечки те без особого умыслу им приделывал: читал, по телевизору смотрел, как ученые птиц окольцовывают, ну, думал, пускай и у моих какая-нибудь метка остается. И сколько этих птах переловил, а такого, чтобы одна и та же душа крылатая во второй раз попалась, не случалось еще! Ге-не-рал!

— Как же он из города сумел выбраться?! Теперь кошек по дворам развелось!

— И из города выбрался, и сообразил, куда лететь, и путь какой проделал! Полный генерал! Стратег!

— Был бы, однако, стратегом — не попался тебе снова.

— И на старуху бывает проруха! Он, видать, когда до родимых мест добрался, не иначе как просто одурел от радости. По-другому не объяснишь. Ведь силок стоял на том же самом месте, и тот же самый силок! Такая карусель… Смотрю я, значит, на «генерала» нашего, размышляю, не торопясь, и вдруг чувствую — поворачивается вся окружающая картина: начинаю я себя же видеть как бы со стороны, и вид мой — с той стороны — мне совсем не нравится… В общем, отпустил я снегиря на волю, маманя, собрал силки, закинул в кусты и — ходу домой! Отошел, впрочем, с полкилометра и вернулся: вытащил всю снасть обратно, порезал на куски и куски уже разбросал снова. Тогда только успокоился окончательно и без остановки — сюда… Так что запиши, мать, на календаре: завязал я с птичками нынче, совсем завязал!

— И хорошо сделал, Корней, хорошо сделал! Мне твои занятия всегда не по душе были, я не единожды говорила, да ты упрямый!

— Упрямый! Зато на водку у тебя никогда не клянчил, урона семейному бюджету не наносил.

— Не сетуй, Корней! Ты меня так обрадовал, что закончил свою… коммерцию, так обрадовал! Я никогда лучшего подарка от тебя не получала. Жить мне теперь спокойнее будет. И тебе, тебе — тоже спокойнее, вот увидишь! А если ты выпить захочешь когда, так не сомневайся: я выкрою денег, я хозяйствовать умею! Ты и не заметишь ничего, будь спокоен — ничего не заметишь!.. Чай-то у тебя остыл совсем — давай погорячее налью…