III

Вырыв шашками неглубокую могилу, бойцы похоронили своего командира. Здесь, в овраге, их собралось всего девять человек. Уже совсем рассвело и надо было уходить подальше от хутора. Договорившись держаться вместе, красноармейцы вывали на гимнастерку все винтовочные патроны и разделили их поровну. Лагинский, как единственный, кто имел револьвер, в дележе не участвовал. Он расстегнул ворот гимнастерки и, высвободив из-под нижней рубахи медальон, с жадным вниманием наблюдал за поведением людей. И хотя в их глазах и в тихом приглушенном говоре чувствовалась тревога, красноармейцы в основном были спокойны. Чем можно было удивить и напугать людей, которые воевали не один год. Смертью? Конечно, нет. Но, а поражение, даже в пределах армии, дело временное, не восемнадцатый год…

Классовая ненависть. Как легко и глубоко въедается она в сознание, потому что смысл ее прост и ясен любому, недовольному своей жизнью, – во всех горестях твоих виноваты они – буржуи, помещики, офицеры, или быдло рабоче-крестьянское с комиссарами-горлопанами… Уничтожить этих врагов, и сразу судьба твоя, да и твоего народа станет прекрасной. Главное – найти, определить виновных. Сколько раз такое было в истории… Но как сказал один умный человек: «В гражданской войне победителей не бывает».

Скрытое в медальоне микроскопическое устройство непрерывного действия записывало и снимало все, что видел и слышал Андрей.

– Подарок матери, – объяснил Лагинский, уловив любопытные взгляды. Он открыл крышку медальона и показал фотографию миловидной улыбающейся женщины.

Наверху послышался многочисленный конский топот и раздались громкие возбужденные голоса:

– Оврагом они побегли, ваше благородие!

– Акимов! Бери взвод и прочесать овраг! А вы, прапорщик, со своими по верху, и чтоб не одна сволочь…

– Слушаюсь, господин поручик.

Красногвардейцы переглянулись.

– Уходим, только без шума, – шепотом предупредил всех Горобко.

Но не прошло и получаса, как их заметили сверху. Со всех сторон затрещали выстрелы и Горобко с товарищами поняли, что им не прорваться.

– Эх, влипли, братцы, – тяжело вздохнул пожилой шахтер и метким выстрелом снял гарцевавшего у края оврага казака. – Бей только в цель. Беречь патроны. Повоюем еще чуток.

Андрей не понимал, почему эти люди не хотели сдаваться – положение было безнадежным. Все-таки плен – возможность выжить. Но проявлять любую инициативу ему категорически запрещено.

Патронов было мало и все реже группа красных отвечала на беспорядочную пальбу белогвардейцев. Вздрогнул от пулевого удара между ребер и, удивленно повернувшись, привалился к склону оврага и обмяк, длинный худой боец, выронив из жилистых натруженных рук пахаря оружие с пустой обоймой. Еще один боец, сплюнув от досады, бросил бесполезное оружие. Вскоре патроны кончились у всех. Кротовцы, поняв это, перестали стрелять и с руганью бросились к ним. К угрюмой, тесной кучке людей – ветеранам разбитого полка.

Шахтер, член партии большевиков, ловко выхватив спрятанную за спиной винтовку, со всей силы ударил прикладом в горло подбежавшего первым с синими погонами алексеевца. Захрипев, человек повалился на землю. «Зачем?!» – беззвучно крикнул Андрей. Спешивший к ним прапорщик остановился и, не целясь, на уровне пояса передергивая затвор, стал стрелять, отчаянно матерясь. Медленно упал шахтер, схватившись за грудь, захлебнулся кровью лихой рубака Чумаков, глухо застонал раненый еще и в руку Горобко.

– Прекратить! – раздался начальственный окрик, и к оврагу подъехал офицер с полковничьими погонами на английском френче.

– Пленных в штаб. Прапорщик, сопроводить.

Стрелявший козырнул и неохотно опустил короткоствольный кавалерийский карабин.

– Да это ж матерые коммуняки, – бормотал он. – Отбивались, собаки, пока не кончились патроны, да и после… Кто таков? – ткнул он пальцем в Лагинского, заметно выделявшегося среди красноармейцев спортивной фигурой и интеллигентным лицом.

– Врач, – кротко ответил Андрей, спокойно глядя на прапорщика.

– Ваше благородие, – обратился к офицеру молодой солдат, протягивая ему оружие Лагинского. – У него в нагане еще патроны остались.

Андрей заметил на себе настороженный взгляд Горобко, тот, превозмогая боль, презрительно ухмыльнулся в лицо Лагинскому.

Пленных повели назад, к хутору. Но неожиданно путь им преградила группа всадников из Дикой чеченской дивизии. Горбоносый кавказец-офицер горяча коня, требовал немедленно порубить красных и, сминая на груди черкеску, кричал с сильным акцентом о священной мести за убитого вчера под Александровском его старшего брата. Средних лет хорунжий, но уже с седой бородой, видимо, родственник или друг офицера, крикнул ему: «Ахмет!», и что-то добавил резким тоном. Но офицер лишь на мгновенье глянул в его сторону. Горцы, недобро сверкая глазами из-под лохматых шапок, окружили пленных и конвоиров. Недалеко с десяток конных донцов с интересов поглядывали в их сторону, явно не собираясь вмешиваться в происходящее. Прапорщик вяло возражал, ссылаясь на приказ доставить пленных в штаб отряда, но офицер чувствовал в его поведении скрытое одобрение. Андрей понял, что ситуация близка к критической.