Однако теперь… теперь, когда я знала, что маме и бабушке ничего не грозит, я вдруг поняла, что мы…

Значит, мы спокойно можем развестись.

Эта мысль окрылила меня.

Неужели я смогу начать свою жизнь заново?

Сейчас, представляя всё в деталях как возможное будущее, я отчетливо понимала, что мне будет тяжело пережить развод, ещё тяжелее вырвать любовь к этому мужчине из своего сердца. Но это будет правильным, верным решением для нас обоих. В конце концов, Дима тоже когда-нибудь это поймет.

Я дождалась конца вечера и уже в машине, когда мы ехали домой (точнее, когда меня довозили до моего дома), осторожно заговорила с Соболевым о разводе.

Супруг, моргнув несколько раз глазами, удивлённо посмотрел на меня.

— Ян, ты перепила сегодня, да? – спросил он, прищурившись. — Или заболела?

Не обращая внимания на тяжелую тишину, повисшую внутри автомобиля, я преувеличенно спокойно ответила:

— Дима, ты же видишь, что у нас не получилось построить семью.

— У нас все ещё период притирки, — фыркнул Соболев.

— Я бы не назвала период, когда я тихонько пью вино в чужой квартире, а ты занимаешься сексом в ночном клубе с чужими женщинами, притиркой… — сдержав рвущийся наружу всхлип, я добавила. — Это дно, неужели ты сам этого не видишь?

Соболев с силой ударил кулаком по обивке кресла.

— Я предупреждал, что не стану жить евнухом, пока ты ищешь себя, на время отделившись от меня как от мужа, — рявкнул Соболев, приблизившись своё лицо к моему. — Я не трахал бы шлюх, если бы ты не отлучила меня от своего тела!

— Ты слышишь, что ты говоришь?

— А что, дорогая, правда глаза колет? – Соболев громко рассмеялся. — В прошлые века я даже не должен был спрашивать твоего мнения: моя жена — моя собственность.

Я вздрогнула и на всякий случай осторожно отодвинулась как можно дальше от Соболева, надеясь, что машина и водитель, сидящий спереди, немного сдержат буйный нрав моего супруга.

— Тогда какое счастье, что мы живём в двадцать первом веке, да? — покачала я головой. — И мы можем просто развестись.

— Я не дам тебе развода, — огрызнулся Соболев. — И не мечтай.

— Дима…, — просительно простонала я.

— Не дам, — снова рявкнул он.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки, не желая говорить об этом вслух… но выбора не было. После всего, что произошло за эти несколько дней, я настолько вымоталась, что не могла больше притворяться; играть, делать вид, что всё хорошо или всё скоро будет хорошо.

— Ты не сможешь мне запретить получить развод.

— Попытайся, — насмешливо усмехнулся Соболев. — Тебя удивит результат.

Нажав на кнопку, Соболев поднял перегородку между водителем и пассажирами. Стало понятно, что неприятностей мне не избежать. И я пошла в ва банк.

— Допустим, у меня не получится получить развод здесь, но есть другие города, другие области. Есть Москва, например.

Соболев смерил меня высокомерным взглядом, а затем зачем-то поддел мыском ботинка каблук на моей туфле.

— Мои адвокаты убедят любой суд, что ты просто находишься в депрессии. Что моя жена просто запуталась и сама от этого страдает, по-прежнему страстно любя своего супруга.

Я мысленно усмехнулась, поняв, как быстро исчезла его давняя страшилка: Соболев даже не вспомнил про моих родных и свой старый шантаж, явно понимая, что это уже не сработает. А депрессию… депрессию я могла легко парировать.

Глубоко вздохнув, я решилась.

Вытащила из сумки сотовый, нашла видео, которое мне прислала Анька, и, запустив файл на воспроизведение, протянула телефон Соболеву.

— Тогда я скажу, что моя депрессия началась из-за этого.

Соболев, громко фыркнув, телефон всё же взял и… какое-то время он молча смотрел на экран. Я видела, как быстро он побледнел — будто все краски исчезли с его лица, оставив только пламенеющие волосы и дикие, почему-то полные боли глаза.

Открыв дверь на полном ходу, он швырнул мой телефон на дорогу прямо под колеса автомобиля, ехавшего рядом с нами.

— Этого ничего не значит, — тихо заметила я. — Как ты понимаешь, у меня есть куча сохранённых копий. Как думаешь, как быстро твои враги добьются публикации этого файла в федеральных СМИ?

Соболев хрипло рассмеялся. Его смех вышел неприятным, страшным — больше напоминающим крик ворона, чем смех человека. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что на меня смотрят глаза обезумевшего человека.