К периоду Восточного Чжоу относятся сообщения источников о появлении при дворах ряда правителей особой категории высших сановников, которые, будучи знатоками государственного красноречия, подготавливали официальные выступления своих коллег. Весьма показательные сведения о том, каким важным моментом подготовки дипломатических акций в царстве Чжэн было составление посольских речей, содержатся в следующем отрывке из «Цзо чжуаня»: «[Одной из сторон] государственной деятельности Цзы-чаня был отбор и использование [людей], наделенных способностями. Фэн Цзянь-цзы мог принимать решения по поводу важнейших дел. Цзы-дашу был красив и образован. Гунсунь Хуй обладал способностью знать обо всем, что делалось в соседних владениях, а также мог определять родовые и фамильные прозвища тамошних сановников, последовательность занимаемых ими постов, степень их знатности, их способности и отрицательные свойства [222] , кроме того, он был искусен в составлении речей и распоряжений. Би Чэнь был способным советником, он добивался успеха, когда не город, а открытое поле становилось ареной [осуществления] его замыслов. Когда в царстве Чжэн намеревались войти в какие-либо сношения с местными владетелями, Цзы-чань справлялся у Цзы-юя о том, что происходит в соседних царствах, и поручал ему составить речи и распоряжения. Би Чэня он посылал в колеснице в поле и повелевал ему поразмыслить, подходят или нет [эти речи и распоряжения для данного случая]. Сообщив об этом Фэн Цзянь-цзы, он поручал ему [подготовить] окончательное решение. После этого [все] передавалось Цзы-дашу, обязанностью которого было дать ход [делу] и ответствовать гостю (т. е. послу из другого царства)» [223] . Описываемые здесь специальная подготовка и обсуждение содержания речей, предварявшие произнесение их перед послами соседнего государства, свидетельствуют о том, что речи имели большое политическое значение и оказывали на события достаточно заметное влияние.

Таким образом, из вышеприведенных материалов с очевидностью следует, во-первых, что в позднечжоуское время произнесенные в официальной обстановке речи приравнивались к важным государственным документам, во-вторых, что для тогдашних историографов речи, как и события, должны были в равной мере иметь значение фактов, с которыми необходимо считаться. Данные обстоятельства, очевидно, и породили у позднечжоуских авторов стремление собирать нанесенные на бамбуковые дощечки записи содержания устных выступлений, а также разного рода сведения о них, передававшиеся в устной традиции. Они же, по-видимому, привели к тому, что описание внутренних факторов, определявших, по мнению создателей «Цзо чжуаня», эволюцию междуцарских отношений и развитие политической ситуации внутри царств, было осуществлено с помощью интерполирования речей в текст развернутых исторических повествований.

Если вспомнить приведенные выше слова Сыма Цяня о том, что ши фиксировали суть речей и бесед, то станет очевидным, что в распоряжении позднечжоуских авторов первоначально были лишь контуры устных выступлений. В то же время все сколько-нибудь значительные образцы государственного красноречия, представленные в «Цзо чжуане», обладают весьма богатым, многоплановым содержанием и часто напоминают скорее публицистические трактаты на политические темы, чем речи, предназначенные для произнесения.

Очевидно, литературная судьба речи в позднечжоуское время мало зависела от «произнесенного» оригинала, ибо контуры ее, сохраненные первоначальной записью, дополнялись через несколько десятилетий, а может быть, и столетий после того, как была сделана эта запись. Такая обработка первоначальной записи могла быть произведена официальным историографом, от которого потребовали идеологического обоснования каких-либо внешнеполитических акций или внутренних реформ правителя. Под его кистью запись оживала, заполнялась историческими уподоблениями, цитатами из древних од, извлечениями из преданий, образцами народной мудрости и т. д. Аналогичная операция могла быть проделана и кем-либо из литературно образованных людей позднечжоуского Китая, не связанных с официальной историографической школой, среди которых также было достаточно ценителей и знатоков государственного красноречия, коллекционировавших записи его лучших образцов. По-видимому, в результате усилий и тех и других были созданы многочисленные комплексы самостоятельных исторических рассказов, в которых в ткань повествовательно-летописного изложения введены передаваемые прямой речью устные наставления, увещевания и советы, произнесенные «добродетельными» сановниками и учеными при разнообразных обстоятельствах и перед различной аудиторией [224] . Собранные вместе, эти рассказы составили книгу под названием «Повествования о царствах».

Наиболее ранние исторические события, упоминаемые в «Повествованиях о царствах», относятся ко времени Западного Чжоу. Однако содержание основной массы исторических рассказов памятника связано с более поздним периодом — VIII-V вв. до н. э. В соответствии с особенностями политической географии этого времени текст памятника включает несколько больших разделов: «Повествования о царстве Чжоу», «Повествования о царстве Лу», «Повествования о царстве Ци». «Повествования о царстве Цзинь», «Повествования о царстве Чжэн», «Повествования о царстве Чу», «Повествования о царстве У» и «Повествования о царстве Юэ». Цепь исторических рассказов каждого раздела часто скреплена лишь хронологической последовательностью изложения и не имеет той логической связи, которая присуща сходным или же вытекающим одно из другого явлениям.

Поскольку вопрос о датировке «Повествований о царствах» не был еще предметом специального исследования, время составления дошедшего до наших дней текста памятника [225] может быть определено лишь приблизительно, на основании некоторых частных наблюдений. Так, установлено, что встречающиеся в тексте разделов «Повествования о царстве Чжоу» [226] и «Повествования о царстве Цзинь» [227] характеристики положения Юпитера были основаны на астрономических наблюдениях, выполненных в IV в. до н. э. [228] . Доказано также, что данная в описании административной реформы Гуань-чжуна («Повествования о царстве Ци») [229] статистическая характеристика такой территориальной единицы, как сянь, соответствует стандартам, сложившимся лишь в период Чжаньго [230] . Следовательно, момент, когда «Повествования о царствах» появились на свет в форме, близкой к современной, должен был наступить где-то на протяжении IV-III вв. до н. э.

Как следует из изложенного выше, хронологические рамки «Повествований о царствах» и «Цзо чжуаня» совпадают. Поэтому вполне естественно, что в обоих памятниках весьма часто действуют одни и те же герои, упоминаются одни и те же события, приводятся одни и те же выступления. Видимо, последнее обстоятельство в свое время немало способствовало зарождению версии, считающей мифического Цзо Цю-мина автором и «Цзо чжуаня» и «Повествований о царствах».

Бань Гу, синтезировавший противоречивые сведения о Цзо Цю-мине, сообщаемые Сыма Цянем, первым коснулся вопроса о взаимоотношениях этих источников. По его мнению, в «Повествования о царствах» были включены материалы, оставшиеся у Цзо Цю-мина после завершения «Цзо чжуаня» [231] .

Новая интерпретация этого вопроса была предложена почти два тысячелетия спустя, когда среди цинских ученых начали раздаваться голоса о неаутентичности «Цзо чжуаня». В трудах Кан Ю-вэя, одного из вождей реформаторского движения в Китае конца XIX в., окончательно выкристаллизовалась теория, согласно которой «Цзо чжуань» представлял собой искусную подделку Лю Синя [232] . По Кан Ю-вэю, основой для «Цзо чжуаня» послужила хронологическая схема «Чуньцю», которую Лю Синь заполнил историческими материалами, заимствованными из древнего текста «Повествований о царствах» [233] . В современном тексте памятника Кан Ю-вэй и его сторонники видели лишь «остатки расчлененного Лю Синем [древнего текста]» [234] .