– Затем, что так надо.

– Кому надо?

Тихо, совершенно спокойно. В настоящей, неподдельной надежде понять мотивы. Мотивы, которых в момент, когда рука выводила подпись, попросту не имелось.

– Мне надо.

Володя вздохнул протяжно, но ничего не сказал. И Агата, куда-то в пустоту глядя, чувствовала, как тяжесть в груди вызывала новый приступ удушья.

– За что он так со мной? Что я ему сделала?

Одинокая слезинка скатилась по горячей щеке и куда-то за шиворот утекла. И голос, голос получился таким тонким, дрожащим, что в любой другой ситуации за него непременно стало бы стыдно. А сейчас… а сейчас было всё равно.

Несколько секунд – и Агата бездумно, словно в крайней степени отчаяния прильнула к согнутым Володиным ногам, обхватив их руками и вжавшись лицом в колени. Единственное спасение, единственная надежда на защиту и понимание – лишь в этом человеке, который искал её по всему Останкино, чтобы просто сесть рядом и ни в чём не обвинять.

Ладонь легла на спину, а затем медленно переместилась чуть вперёд; остановилась на рёбрах и осторожно надавила, отчего моментально теплее стало. Притихшая Агата почувствовала, как Володя чуть пошевелился, выбирая позу поудобнее, а затем наклонился и прижался лбом к её затылку. Медленный выдох обжёг ухо, и наконец внутри всё словно вспыхнуло, заставляя ледяную хватку напряжения стремительно терять свою силу и капитулировать, уступая место такому долгожданному, пусть и чужому, теплу. Мгновение – и дрогнувшими пальцами Агата схватила ладонь и сжала неё несильно.

Голос показался хриплым.

– Денис Афган прошёл. Кому, как не ему, знать, насколько нечего женщинам в таких местах делать?

Чуть повернув голову, Агата нахмурилась едва заметно.

– Афган?..

Медленно, по буквам, как будто пробуя название на вкус. И вкус оказался не из приятных: он отдавал ощутимой горечью и чем-то отвратительным, очень похожим на могильный холод. А ещё отчётливо слышался звон металла. Удивительно-убийственная атмосфера пяти несчастных букв. Никогда прежде не приходилось произносить это слово так – словно желая разобрать его по косточкам, понять, прочувствовать…

Лучше было и не начинать.

Пальцами свободной руки Володя осторожно перебрал одну из прядей её спутанных волос и практически невесомо провёл по влажному от слёз виску.

– Он служил там.

Пальцы двух рук переплетались, и горячая ладонь по-прежнему дарила необъяснимое успокоение. Очень медленно, словно бы нехотя, возвращалась способность думать. За какой-то час с небольшим случилось слишком много вещей, в которых теперь необходимо было хоть как-то разобраться.

Что делать? Как себя вести? Куда идти?

Не отнимая ладони, Володя заёрзал, другой рукой явно что-то по карманам в полумраке ища, а затем усмехнулся – слишком наигранно, чтобы поверить в искренность – и еле заметно кивнул на собственные колени.

– Ты мне так джинсы порвёшь. А они у меня парадные.

Ойкнув беззвучно, Агата словно очнулась окончательно и поспешила разжать пальцы, которыми судорожно цеплялась за чёрную штанину.

– Извини…

– На, я написал тут… – на свет показался сложенный в несколько раз листок. – Это список необходимого. Бери побольше тёплых вещей, и желательно на себя сразу, чтобы никаких сумок не было. Постарайся каким-нибудь рюкзаком обойтись… И поезжай прямо сейчас домой.

Взяв бумагу, Агата вопросительно посмотрела на Володю, и тот вздохнул, как-то странно подбородком поведя. Словно бы думал, говорить или нет.

– Лучше тебе ему на глаза не попадаться. Я его таким очень давно не видел. Правда. Да и разговор тебе с семьёй долгий предстоит.

Интересно получалось – целая бочка отборного дёгтя, и ни капельки мёда. Голова казалась невероятно тяжёлой, и ею постоянно хотелось трясти в дурной надежде на хоть какое-то облегчение. Медленно, очень медленно Агата приняла вертикальное положение и зажала листок меж пальцев.

Удивлена ли она? Нет. Слишком трезво оценивала перспективы подобной работы.

Испугана ли? Да. Невероятно. Потому что всё самое нежданное всегда случалось слишком внезапно и быстро.

Имелся ли толк от её страха?..

Подниматься пришлось по стенке – настолько сильно тряслись отсиженные ноги. Кое-как встав и с огромным трудом распрямив плечи, рукавом свитера наспех вытерла так и не высохшие до конца щёки.

Хотела работы, Волкова? Получай.

Не обляпайся только.

Володя продолжал сидеть у стены и внимательно смотрел снизу вверх. Светлые глаза его сверкали в полумраке так, что от них очень не хотелось отворачиваться; хотелось лишь смотреть, греться об эти огоньки и тонуть в них без остатка. И кто знал, сколько минуло времени, прежде чем с губ сорвался вопрос, который, лишь сформировавшись, больно задел что-то внутри.

– Вовк… если бы я не подписала… что-то изменилось бы?

Секунда. Две. Три. Взгляды – глаза в глаза, внимательно, неотрывно. Словно ответ можно прочесть, не дожидаясь слов. Словно безмолвие оказывалось менее болезненным.