— Ты думаешь, я смогу уснуть? — вырвалось у меня истерично.

— Честно, царица, мне по херу, сможешь или нет. Если тебя мучает совесть, то ты это заслужила!

Руслан оттолкнулся от подоконника, и пошёл в гостиную, оставив меня одну. А я и вправду, очень устала. Тяжесть в ногах нарастала, спина сигнализировала болью, что пора бы принять горизонтальное положение. Но я упрямо стояла и пялилась на своё отражение в темном окне.

Растрепанные кудри, вокруг понурого лица, печальные глаза, искусанные губы. Одной рукой я судорожно сжимаю воротник халата, второй обхватываю живот.

Он прав. Сто раз прав!

Ведь меня возмутил и заставил ревновать лишь сам вид его милой беседы с другой девушкой. А что бы я сделала, если бы он целовал её?

И мне хочется кинуться за ним и в сотый раз говорить, доказывать, просить о прощении. Но я сдерживаю себя, понимая, что ему нужно время. Что он итак делает над собой усилие, стараясь вести со мной спокойный разговор. Что он сдерживает своих демонов. И мне нужно быть благодарной ему за это. И дать ему время.

Он так и не пришёл в спальню, спал, наверное, в гостиной, или в одной из гостевых комнат, а утром, когда я еле разлепила глаза от бессонной ночи, и спустилась вниз, его уже не было.

39

— Мам ты не представляешь, какое оно красивое, — упоённо вещала Милана, — но папа говорит, что двадцатое платье в моём гардеробе может и подождать. Он не понимает, что его запросто могут продать, и больше такого не будет! Говорит, будет другое! Он просто не понимает!

Мы сидели в уютном кафе возле галереи, и дочь изливала мне душу, а я слушала её, и с таким удовольствием, впитывая все её эмоции, родной голосок, что постоянно только улыбалась, и норовила дотронуться до неё. Мы даже сели вместе на один диванчик. Как обнялись, встретившись сегодня, так и не разжимали рук. Даже ели так. Сказать, что я была счастлива, ни сказать ничего. Это чувство эйфории, от того что моя роднулька рядом, улыбается, даже заискивающе заглядывает в глаза, чтобы понять сержусь ли я а неё, и ластится, как котёнок, перечёркивает всё.

На второй план уходят все проблемы с Русланом. И чувство стыда и перед ним, и перед Виком. Всё меркнет, потому что вот сейчас, происходит самое настоящее чудо. Мы снова вместе с моей дочерью. Не просто находимся вместе, а мы вместе духовно. Она также доверяет мне все секреты, рассказывает все новости, и тоже постоянно трогает, обнимает, прижимается, как когда-то в детстве, когда не могла заснуть, если не держала мою руку. И от этого мне нереально хорошо, и счастье переполняет меня, и кажется, что я смогу справиться со всем, лишь бы она была рядом.

— Знаешь, мне давно пора пройтись по магазинам, прикупить приданное твоему брату, — я глажу свой живот, — и если бы ты пообещала мне составить компанию, то я вполне бы могла порадовать тебя новым платьем, — предлагаю я.

Хотя платье, я ей купила бы всё равно, не зависимо от того что она сейчас ответит.

— Просто мне действительно, пора уже прикупить вещичек для Тимура, и сделать это в компании, тем более в такой, будет ещё приятнее.

— Его зовут Тимур? — дочь выхватила из моих слов, самое важное.

— Да, назовём его так. Тебе нравиться?

— Да всё равно, — напрягается Милана, и отстраняется.

— Милаша, ну в чём дело? — тут же реагирую я.

Мне очень страшно разрушить этот хлипкий мир, что образовался между нами.

Милана молчит, и я придерживаю себя, чтобы не пуститься в следующие расспросы, и утешения. Дам ей пару минут, собраться с мыслями.

— Мам, — наконец, выдавливает из себя, дочь, и я понимаю по этому сдавленному тону, что ей тяжело говорить, — ты не перестанешь меня любить?

Опять сдерживаю первый порыв, начать с горячностью заверять её в обратном, и спокойно интересуюсь:

— Почему это должно произойти, Милаш?

Дочь робко поднимает на меня глаза.

— У Светки Кораблёвой, мама тоже вышла замуж, и родила братика, — выпаливает она, — и она говорит, что мама больше не любит её…

Вот в чём дело!

Бедная моя дочь! На неё столько свалилось. И наш развод с Виком, и мой уход из дома. А ранее, ещё и моё похищение. А она ведь совсем ещё ребёнок, ей всего-то тринадцать. О чём я думала в тринадцать? Чего хотела? О чём мечтала?

Да так же, как и она, о платьях новых, о подружках, да я даже ещё в куклы играла.

А ей пришлось столкнуться с тем, что не каждый взрослый может понять, и вполне понятно, что она потеряна, в этой мешанине из взрослых проблем.

— Милана, милая моя, — стараюсь говорить вкрадчиво, и гоню, не нужные сейчас слёзы, которые теперь со мной на каждом шагу, — я люблю тебя, и буду любить, независимо, от того что произойдёт в этом мире. Независимо от того что ты совершишь, или я. Независимо от того, что в моей жизни появиться ещё один ребёнок. Эта любовь… — я запнулась, потонув в голубых глазах дочери, потому что они оттаивали, в них засветилась такая надежда, такое облегчение, что я сглотнула ком вставший в горле, и продолжила сдавленно, — она абсолютна. Я люблю тебя, доченька, и всегда буду любить. Лишь за то, что ты усомнилась в этом, прошу прощения. Мы заигрались в свои взрослые игры, и совсем забыли о тебе.